Мишель Зевако - Борджиа

– Не слушайте его, граф! Этот человек лжет!

С этими словами Гарконио поднялся на колени и попытался подползти к агастену. Спадакаппа положил ему руку на плечо и резким движением оттолкнул назад. Барон в это время находился в обмороке.

Несколько слов, сказанных Рагастеном, пробудили графа Альму. Он ни секунды не сомневался в их правдивости. И действительно, не только серьезный вид Рагастена и симпатичное лицо не допускали даже мысли о возможном обмане, но всё им сказанное соответствовало обстановке.

– Я отказался участвовать в бесчестной операции, и тогда за это грязное дело взялся барон Асторре!

– А что потом, синьор? – сдержанно спросил граф.

– Потом?.. В день моего ареста я слышал собственными ушами, как монсиньор Чезаре Борджиа отдал приказ подготовить для вас самый секретный из каменных мешков в замке Святого Ангела.

Граф Альма вспомнил, как многие синьоры были привлечены в Рим соблазнительными обещаниями, а потом все стали жертвами более или менее серьезных происшествий. Рагастену стало ясно, что происходит в душе графа.

– Синьор, – сказал он, – за мою голову обещана награда. По моему следу идут папские ищейки. Я мог бы теперь находиться очень далеко и вне опасности. И если я свернул с пути, чтобы заехать в Монтефорте, так это потому, что захотел спасти от ужасной смерти доброго и достойного человека, обманутого вот этим монахом, верным слугой коварного злодея по имени Борджиа… Теперь моя совесть спокойна. Если вы желаете ехать в Рим, дорога свободна… Пойдем Спадакаппа, нам пора…

Рагастен направился к двери, но его последние слова, их строгий и взволнованный тон, очевидное чистосердечие, потому что шевалье не пытался арестовать графа, и наконец готовность уйти окончательно убедили Альму.

– Подождите, синьор, – остановил он Рагастена.

Рагастен остановился в тревожном ожидании… В глубине души он готов был увезти графа силой, если того не удастся убедить.

А граф поглядел на барона Асторре, все еще лежавшего без сознания, на монаха, которому рана мешала двигаться, хотя смотрел Гарконио на Альму с нескрываемой злобой.

– Синьор, – неожиданно обратился граф к Рагастену, – мне хочется недолго проехать вместе с вами, так как я хотел бы с вами поговорить, но не желаю задерживать ваш отъезд. Но, – добавил он, взглянув на Гарконио, – я непременно вернусь сюда, потому что мне надо попасть в Рим…

– Спадакаппа, лошадей! – распорядился Рагастен, сдерживая радость.

А через несколько минут граф Альма и Рагастен уже мчались в Монтефорте.

– Синьор, – спросил перед отъездом Спадакаппа, – не надо ли прикончить монаха?

– Ба! А зачем? – беззаботно ответил шевалье. – Он умрет через несколько дней от возвратного вероломства. Такого конца он больше достоин, чем удара кинжалом.

С четверть часа Альма молчал. Он еще не решил, возвращаться ли ему в Монтефорте, хотя после слов Рагастена от поездки в Рим решительно отказался. Граф размышлял: допустим, он вернется в Монтефорте и начнется война; тогда для него возможны два выхода; если верх возьмет лига баронов, он станет хозяином положения, потому что будет руководить кампанией, по крайней мере формально; если же победят войска Чезаре, он всегда может отговориться, что его увезли в Монтефорте силой…

Рагастен искоса следил за ним и пытался догадаться, о чем граф думает.

«Вот он, отец Примаверы! – размышлял шевалье. – Как грустно видеть эту светлость, которая даже не имеет смелости совершить измену. И как он сумел произвести на свет, такое чудо храбрости, как Беатриче?»

Граф Альма, в свою очередь, время от времени бросал беглый взгляд на шевалье, решительным видом которого он втайне восхищался.

– Синьор, – неожиданно сказал граф, – может быть, вы знаете, что задумал относительно меня Чезаре Борджиа? Мы сейчас одни, и вам не надо опасаться ни того грубияна, ни монаха.

– Синьор граф, – отозвался Рагастен, – мне кажется, вы что-то путаете. Это монаху и барону теперь не следует меня опасаться, после того как я им разрешил еще немножко пожить.

– А вы не боитесь, что они навлекут на вас репрессии Чезаре и его отца?

– Синьор граф, репрессии папы и его семьи меня мало трогают, клянусь вам. Репутация этой семейки Борджиа, на мой взгяд, сильно завышена. Они умеют отлично пользоваться только ядом … да еще кое-чем. Но когда они выходят за эти рамки, когда они хотят убить по-иному, чем отравив еду приглашенной персоне, они превращаются в заурядных бандитов.

– Легко вам говорить такое! – оживился граф.

– Это потому, что я видел их изблизи… Чезаре Борджиа запихнул меня в одну из самых темных и самых зловонных камер в замке Святого Ангела. Я посадил Чезаре на мое место. Лукреция хотела меня убить жалом отравленного кинжала. Она обязана жизнью моему отказу убивать женщин. Папа… И он был в моей власти. Я мог бы убить его или увести с собой, если бы нашел в этом хоть какой-либо интерес. Поверьте мне, синьор граф, эти ужасные Борджиа только и способны, что играть комедии. А этого недостаточно, чтобы настоящие люди перед ними дрожали.

Граф с растущим изумлением смотрел на человека, который мог так говорить о властелинах, перед которыми склонилась в страхе вся Италия.

– Возвращаюсь к своему вопросу, – заговорил через несколько минут граф. – Вы уверены в намерениях Борджиа?

– Я слышал, как Чезаре приказал подготовить для вас камеру.

Граф опустил голову. Бесполезность его измены давила на него больше, чем сам акт отступничества. Сколь бы ни слаба была его душа, но он не без внутренней борьбы решился бросить дочь, друзей, союзников ради обеспечения постыдного мира для себя и физического, если не морального спокойствия.

Это мир от него ускользнул! Ехать в Рим – значит, оказаться в застенке Борджиа. Что же теперь делать?

Вернуться в Монтефорте?.. Но как его там примут? Кто знает, не арестуют ли и не посадят ли в тюрьму в столице собственного графства?.. Одним словом, куда ни глянь, всюду позор, страдания, гибель…

На мгновение его разум посетила идея самоубийства. Но самоубийство требует наличия решительности и физической смелости, а их у графа Альмы не было.

– Я погиб!..

Потом он опять возобновил разговор с Рагастеном:

– Вы сказали мне, синьор, что ваша голова оценена?

– Увы! Это правда. Я очень огорчен этим обстоятельством.

– И вы намерены покинуть Италию?

– Я в этом не очень уверен, синьор граф.

– Ну а что вы предполагаете сделать прежде всего?

– Не беспокойтесь обо мне, – заторопился с ответом Рагастен. – Давайте лучше поговорим о вас, синьор граф.

– Обо мне?.. Ну здесь вссе просто, синьор, – с горечью сказал граф Альма. – Я попрошу убежища у какого-нибудь государя, который способен утешить меня в беде.