Анри Кок - Последние из Валуа

– Шевалье де Сент-Эгрев и капитан Ла Кош!

– Ты только подумай, она знает, как меня зовут, эта африканочка! Но откуда, черт возьми? – пробормотал Ла Кош.

Но стоило толстяку-капитану переступить порог, как от удивления у него едва глаза на лоб не вылезли. Шевалье, судя по его изумленному виду, разделял чувства товарища. И действительно, можно было подумать, что их в особняке д'Аджасета ждут скорее для увеселений, нежели для немедленного и поспешного отъезда. Графиня Кавелья, в восхитительном вечернем туалете, сидела на диване посреди чудесной гостиной, освещенной двадцатью жирандолями, и широко улыбалась.

Первой мыслью Сент-Эгрева при этом зрелище было, что он стал жертвой какой-то мистификации.

– Что это значит, сударыня? – спросил он, нахмурившись.

– Да, – повторил Ла Кош, забывая про свою роль оруженосца, – что это значит?

– Неужели вы сердитесь на меня, шевалье, что я вздумала принять вас достойным образом, когда у нас в запасе как минимум несколько часов? – ответила итальянка, ничуть не смутившись. – Ха-ха!.. Я понимаю, что вас удивляет и беспокоит, и не стану вас больше терзать. Не стоит так раздражаться, господин де Сент-Эгрев! Если я уступила небольшой женской прихоти… немного безумной, признаю… приняв вас в этом неуместном туалете, то я готова извиниться… Бегари, подай мне шкатулку!

Негритянка взяла стоявшую на серванте шкатулку из розового дерева и подала госпоже.

– Взгляните, шевалье, – продолжала последняя. – Взгляните и вы, господин оруженосец.

Итальянка подняла крышку ларца.

Сент-Эгрев и Ла Кош одновременно вскрикнули от восхищения и вожделения: их ослепленным взорам предстало настоящее солнце! Солнце, в тысячу раз более желанное, чем то, что освещает мир. Солнце, состоящее из бриллиантов, изумрудов, рубинов. Количество, как и стоимость драгоценных камней, содержащихся в шкатулке, были неисчислимыми, – такому богатству позавидовали бы и два короля.

– Ну, теперь вы поняли, господа, почему я так спокойна? – все с той же улыбкой продолжала графиня. – Дело наполовину сделано; вы теперь нужны мне лишь для второй его половины. И, опять же, у нас куча времени, так как маркиз Альбрицци и шевалье Базаччо будут отсутствовать всю ночь. Мне представилась благоприятная возможность, которой я поспешила воспользоваться. Вечером, уходя, маркиз забыл в спальне ключ от ларца… и я залезла в него без малейших угрызений совести. Бриллианты перед вами. Бегари, дорогая, подай нам испанского вина!.. Я хочу выпить с этими господами за здоровье маркиза Альбрицци, который по возвращении не обнаружит ни любовницы, ни сокровищ… Ха-ха-ха!

Что ответить на подобные аргументы? Можно ли порицать прихоть, за которой стоит столько рассудительности? Сент-Эгрев и Ла Кош и думать забыли о своем недавнем недовольстве. Вид переливающихся всеми цветами радуги драгоценных камней быстро вернул им задор и бодрость.

Они светились… не меньше, чем эти самые камни.

Бегари внесла небольшой столик, на котором стояли две бутылки хереса, после чего удалилась, не обратив внимания на скрытые знаки, что подавал ей Ла Кош, прося остаться, – ей ведь еще нужно было приготовить дорожные костюмы для графини и ее самой!

Испанское вино золотым потоком хлынуло в бокалы. Они пили, и пили весело, как того и хотела итальянка.

«За здоровье маркиза Альбрицци! Бедного маркиза Альбрицци, которого одним махом сделали вдовцом и на три четверти разоренным!.. Ха-ха-ха!..»

Шевалье и капитан при этом тосте едва не надорвали животы.

Эрнеста Кавелья казалась Сент-Эгреву еще более прекрасной, чем накануне; в два, три, четыре раза более прекрасной на фоне полного бриллиантов ларца.

– Кстати, а где он, ларец-то? – воскликнул вдруг капитан.

– Бегари унесла его, чтобы положить в мой чемодан вместе с моими собственными украшениями, – ответила графиня.

Ее собственными украшениями! У нее, помимо драгоценных камней маркиза, были еще и собственные украшения!

– Какая женщина, мой дорогой! – шепнул Ла Кош на ушко Сент-Эгреву. – Какая женщина! Настоящая находка!

Пробило полночь.

– Довольно, – проговорила графиня, вставая, – повеселились – и хватит; еще не хватало нам всем уснуть здесь. Лошади готовы, шевалье?

– Да, сударыня.

– А ваш эскорт?

– И он тоже, сударыня. Но я привел с собой, как мы и договаривались…

– Двух человек; я знаю. Я приказала Бегари подать им прохладительные напитки. Мы захватим их с собой по пути. Десять минут, не больше, господа, – я в вашем распоряжении, не беспокойтесь.

– Находка, настоящая находка! – повторил капитан, провожая умиленным взглядом уходящую итальянку.

– Да, – согласился Сент-Эгрев, – это тебе не Марго, а, Ла Кош?

– Разумеется, хотя и Марго… хе-хе!.. тоже весьма приятная женщина… о которой вы, вероятно, сожалеете, как и я кое о ком… Впрочем, надеюсь, по выезде из Парижа эта маленькая африканочка станет покладистее… и больше не будет кричать, когда я возьму ее… за талию. И все равно я расстроен, что не увижу больше этих дамочек с улицы Шартрон. Как подумаю, что у них обо мне останутся не самые приятные воспоминания… Все-таки самолюбие мне тоже не чуждо, что вы хотите!

– Ха-ха!.. Самолюбие у него, видите ли, взыграло!.. Ха-ха!.. А он, похоже, неплохо меблирован, дом это го маркиза Альбрицци, если, конечно, все комнаты похожи на эту, а, Ла Кош?

– Да уж!..

– Хотел бы я, чтобы моя квартира на улице Кокатрис выглядела так же!

– Честолюбец! Мало вам бриллиантов – вам еще и дом подавай!

В гостиной было четыре двери: та, через которую ввела шевалье и капитана Бегари, та, через которую негритянка, а вслед за ней и ее госпожа, удалились, и две другие, располагавшиеся напротив окна, затянутого двойной – бархатной и шелковой, с золотой бахромой – занавеской.

Восторгаясь меблировкой комнаты, в которой он находился, Сент-Эгрев встал и подошел к одной из этих последних дверей.

– Интересно, куда она ведет? – проговорил он, положив руку на щеколду (в те времена даже в самых богатых домах, использовались только такие виды запоров). – Почему бы нам и не взглянуть одним глазком – так, чтобы развлечься?

– Давайте взглянем, – ответил Ла Кош, присоединяясь к спутнику.

Друзьями двигало не только любопытство, но и алчность: а вдруг и там было чем поживиться?

Шевалье открыл дверь… И тотчас же отступил назад, как и капитан. Руки их потянулись к шпагам. Перед ними, во внезапно открывшемся дверном проеме, с аркебузой в руках, стояли четверо солдат. Четверо солдат, которых можно было бы принять за статуи – столь необычна была их неподвижность, – если бы не огонь в их глазах и в фитилях их пищалей, свидетельствовавший о том, что они были очень даже живыми существами.