Анри Кок - Последние из Валуа

Рудольф вздрогнул.

– Как! – воскликнул он. – Так королева-мать знает, что это вы спасли меня и мою сестру от верной смерти? Но тогда…

– Мне не остается ничего другого, как исчезнуть, верно? – закончил маркиз. – Да, Рудольф: если в тени я еще могу как-то бороться с госпожой Екатериной, то на ярком солнце у меня нет против нее никаких шансов. Но не волнуйтесь: по моим расчетам, у меня есть еще в запасе несколько часов, и как только я закончу начатое – а каждая минута приближает меня к этой цели, – я покину Париж. Но прежде чем я уеду, мой друг, я хочу потребовать от вас – как вы мне то, если помните, обещали – ответной услуги взамен той, которую я был счастлив оказать вам и мадемуазель вашей сестре.

– Я ничего не забыл, Луиджи. Чего вы от меня ждете?

– А вот чего: если я не ошибаюсь, дорогой Рудольф, то вскоре при этом дворе произойдут ужасные события. Король Карл – всего лишь орудие в руках своей честолюбивой и деспотичной матери; король Карл предпринимает слабые попытки сбросить с себя это тяготящее его ярмо. Помяните мое слово: не пройдет и трех лет, как король Карл заплатит преждевременным схождением в могилу за свою ошибку, которая заключается в том, что он не желает признать тот факт, что пока Екатерина Медичи жива, при французском дворе существует лишь одна власть – ее, королевы-матери. Как вы помните, Франциск II умер от некой странной болезни только потому, что слишком прислушивался к советам своей супруги, Марии Стюарт, – врага госпожи Екатерины. Такая же судьба вполне может в скором времени постигнуть и его брата, Карла IX.

Рудольф де Солерн испуганно взмахнул руками.

– Да, – продолжал Луиджи Альбрицци, – это ужасно! Но что поделаешь? Защищают, мой дорогой Рудольф, того, кого любят. Могут ли быть защитники у короля Карла, который никоим образом не заслуживает того, что быть любимым? Когда же взамен умершего короля на трон взойдет герцог Анжуйский или Алансонский, госпожа Елизавета поспешит оставить французский двор, дабы вернуться в Вену, а вслед за королевой, вместе с вашей дорогой сестрой, последуете и вы. Так вот, друг мой, обещайте мне лишь одно: что вы передадите мадемуазель де Солерн тогда, но ни секундой ранее, следующие слова: «Есть кое-где один человек, который любит тебя любовью, столь же страстной, сколь и преданной. И этот человек, он ведь не ошибся, когда однажды подумал, что ты прочла в его глазах это чувство? Ведь не ошибся? Так вот, Шарлотта, сестра моя, этот человек мне тоже очень нравится. Хочешь, чтобы он стал мне братом? Хочешь, чтобы он стал мужем тебе? Одно лишь твое слово – и, где бы он ни был, он по первому моему зову окажется у твоих ног».

Теперь уже настал черед Рудольфа де Солерна пожать руку Луиджи Альбрицци.

– Предчувствие меня не обмануло, маркиз: вы любите Шарлотту, друг мой!

– Надеюсь, вы ничего не имеете против? – воскликнул Луиджи.

– Конечно нет. Если, как вы верно, полагаю, догадались, это ваше чувство никак не ранило сестру, почему оно должно ранить брата? Считайте, маркиз, что мы договорились. В тот самый день, когда моя сестра сможет без сожалений покинуть свою королеву, чтобы выйти за вас замуж, Шарлотта де Солерн станет вашей. Я же, со своей стороны, буду горд и рад погасить тот долг признательности, который имею по отношению к вам.

– Спасибо, тысячу раз спасибо, мой брат.

Луиджи обнял Рудольфа.

В эту секунду слуга, который провел маркиза к главному оруженосцу, приподнял портьеру комнаты.

– Что такое? – спросил Рудольф.

– Один из пажей желает видеть господина маркиза.

– А! – произнес Альбрицци, и лицо его, еще секунду назад светившееся радостью, стало вдруг холодным и решительным. – Я знаю, в чем дело… Извините, Рудольф, я оставлю вас на минуту.

Маркиз вышел в переднюю, где его дожидался паж госпожи Екатерины – юный Урбан д'Аджасет.

– Ну что? – обратился он к нему.

– Все готово, – ответил Урбан.

Проблеск удовлетворения, но удовлетворения жестокого мелькнул во взгляде маркиза.

– И Пациано отослал записку на улицу Сент-Оноре? Он сам тебе сказал об этом?

– Да, господин.

– Этого достаточно, – продолжал Луиджи Альбрицци, словно разговаривая с самим собой. – Через несколько минут она будет здесь. Я еще успею попрощаться с Рудольфом. Ступай, мой друг. И спасибо! – Эти последние слова были адресованы пажу, но тот, поклонившись, направился к двери столь медленной походкой, что маркиз поспешил прихватить его за руку.

– Но что это с тобой, дитя мое? Тебя шатает из стороны в сторону… И потом, ты такой бледный! Неужто то недомогание, на которое ты сослался, дабы не сопровождать утром свою госпожу в Медон, стало реальностью? Уж не заболел ли ты? Говори же, говори!

Паж старался не поднимать глаза, словно чувствовал, что его ответ вызовет лишь порицание.

– Простите меня, господин маркиз, – прошептал он наконец, – но вы правы: я действительно не очень хорошо сейчас себя чувствую, потому что…

– Потому что?..

– Хорошо, я скажу. Я видел их … обоих… только что, в кабинете госпожи королевы-матери, с дозволения Пациано… И хотя я знаю, что они были плохими – и один, и другой, – очень плохими, это оказалось выше моих сил… О, господин маркиз! Разве я виноват в том, что готов расплакаться при одной лишь мысли о том, что завтра их предадут земле? Ведь они были так молоды и красивы!

Произнеся эти слова, Урбан д'Аджасет уже готов был упасть на колени, но маркиз остановил его, поцеловал в лоб и произнес взволнованно:

– Нет-нет, мой друг, ты ни в чем не виноват… Если кто и виноват, то это я, я, который принудил тебя послужить мне, погрузить твой детский взор во мрачные и ужасные тайны.

– О, господин маркиз, я ни о чем не жалею! Это был мой долг, ведь так приказал мне мой дядя, который и сам на все пойдет ради вас…

– И ты выполнил свой долг, Урбан, и теперь мой долг – вознаградить тебя по заслугам, если ты, конечно, примешь такую награду.

– О, господин маркиз! Смею ли я, ваш скромный слуга…

– Всего один вопрос: ты счастлив на службе госпоже Екатерине?

Паж отрицательно покачал головой.

– Нет, – вздохнул он. – Теперь, когда я знаю о ней… все то, что я знаю.

– Стало быть, ты покинешь ее без сожаления?

– Без малейшего!

– Особенно, если твой дядя, которого ты любишь всем сердцем, возьмет тебя с собой постранствовать по миру?

Урбан д'Аджасет резко выпрямился; глаза его сияли – то был ответ.

– Что ж, – продолжал маркиз, – можешь считать, что с этого момента ты не принадлежишь более госпоже Екатерине… Таково мое желание, так что полагай это делом решенным. Ступай же обними мать, а затем беги в дом д'Аджасета и скажи дядюшке, что ты уезжаешь с нами и уже нас не покинешь. Ну как, доволен?