Николай Коняев - Ревизия командора Беринга

— Это будет очень плохо, господин шаут-бенахт! — поджав губы, проговорил барон. — Очень нехорошо. Голландия не есть такая большая страна, как Россия. Нам трудно организовать подобную экспедицию, а результаты чрезвычайно важны для нас. Я думаю, господин шаут-бенахт, наше правительство будет недовольно вами...

Опустил голову Беринг. Не знал, что и ответить. Не знал, что делать... Когда Зварт встретил его в Москве и предложил продать карты, не смог Беринг отказать. И шантажа — барону было известно о картах, отосланных в Хорсенс, — опасался, и жить не на что было — вспоможение от голландского правительства тогда очень кстати пришлось...

Но всё это тогда было... Когда замучили Беринга нужда и отчаяние, когда показалось, что его труды никому не нужны в России.

Сейчас — когда это случилось? после разговора с Кирилловым? — настроение изменилось. И хотя по-прежнему не платили жалованье, но Беринг вдруг ясно понял, что рано отчаиваться. Слишком велико совершенное им дело, всё равно не получится замурыжить его в канцеляриях, потопить в бесконечных отчётах.

Всё восставало в Беринге против предложения голландского посланника. Однако — холодно и надменно смотрел на него барон — и отказываться страшно. Что делать?

— Начальника экспедиции Кабинет Ея Величества назначать будет... — сказал Беринг. — Сие не в моей воле есть.

Барон вынужден был согласиться с этим.

Хотя и нашёлся Беринг с ответом, тяжесть осталась на душе. Погасло охватившее его во время разговора с Кирилловым воодушевление. Снова захотелось уехать в родную Данию, жить там тихо и незаметно, не привлекая внимания. Или здесь, в России, остаться. Получить под команду какой-нибудь корабль или порт... Растить детей, радоваться небольшим радостям, которые дарует Господь исправному служаке...

Но уже не было хода назад.

Кириллов наконец-то составил свои «Предложения». Можно было подавать на рассмотрение Кабинета Ея Императорского Величества, только вот незадача — прежде надобно было перевести на немецкий язык, поскольку по-русски в Кабинете не все умели читать.

Сам Беринг за перевод не взялся. Не столько учен он, чтобы таким делом заниматься. Но человека подходящего порекомендовал. Двадцатишестилетнего академика Герарда Фридриха Миллера, редактора «Санкт-Петербургских ведомостей», который один раз уже помог Берингу...

Миллер перевод сделал...

Всем Анне Иоанновне должность самодержавной государыни нравилась. И денег для увеселений можно не жалеть, и властью себя потешить. Кого захочет — возвысит, кого захочет — казнит... Одно только утомляло — уж очень держава велика, дел нерешённых шибко много накопилось. Каждый день хоть и недосуг, а надо указы подписывать, предложения и прожекты разные выслушивать. Яган Бирон и Андрей Иванович Остерман пособляли, конечно, но в основном по пустякам... Что касается внешней политики, или войн, или реформ государственных... В главных же делах, когда надобно было свары между сановниками разбирать, никудышными они советчиками оказались. Потому как ничего того, о чём императрица думала, и близко не ведали... Конечно, если Долгоруковых или Голицыных дело касалось, тут проще. Давить надобно, чтоб побольнее, — и дело с концом. А ежели, к примеру, архиепископ Феофан Прокопович на Волынского Артемия жалуется? Дескать, тот архиепископа Сильвестра обижает? Как тут быть? Кого наказывать, а кого миловать? Попятно, что предан Феофан Прокопович всей душою... Опять же и пиит, вирши, прославляющие Анну Иоанновну, неустанно пишет... Но ведь и Артемий Волынский какая-никакая, а родня. Опять же и к делу уже налажен — под князя Голицына подкоп ведёт, чтобы пристроить того на вечное жительство в Шлиссельбургский каземат...

Но это с одной стороны... А с другой, чего же особенно-то Феофану радеть? Вирши у него не шибко складные получаются, да и с благодатью не всё ладно. Не зря ведь духовник Варлаам сказывал, что только гнев Божий Феофан на царственных особ навлекает. Был Феофан до коронации Екатерины Первой и Петра Второго допущен, и что же? Долго ли государи эти царствовали? Петра Второго Феофан с двумя невестами обручал... Где теперь невесты те? Одна в ледяной гроб уложена, другая тоже скоро рядышком пристроится... Цесаревну Анну Петровну Феофан с герцогом Голштинским обвенчал... Скончалась уже цесаревна.

Анна Иоанновна в этих бедах Феофана не винила, только он ведь, паршивец этакий, и в её коронации участвовал...

Нет, никак не могла Анна Иоанновна Волынского Феофану отдать. Пускай своих, духовных, строжит, как хочет, а Волынского побережёт Анна Иоанновна...

Так она рассудила. Мудро... Ни для Ягана, ни для Остермана, а тем более для Волынского и Феофана непостижимо. Утомилась вся Анна Иоанновна, пока правильное решение отыскала. Даже взмокла, так усердно рассуждала.

А это ещё что?

Какая экспедиция?! Какой такой Беринг?! И так денег в казне мало осталось, а они — ошалели совсем! — экспедицию затевают! Что?! Сибирские власти платить будут? Ну, тогда чего же? Тогда пускай едут... Земли пускай приискивают новые, торговлю налаживают, редкости разные и диковины ко двору везут... Против науки, против просвещения, коли на это денег не надо из казны, Анна Иоанновна ничего не имеет. Как и дядюшка венценосный, всячески наукам и просвещению содействовать будет.

В начале 1732 года капитан-командору Берингу разрешили наконец вернуться в Петербург.

«Выписка из журнала Адмиралтейств-коллегии. 3 января. Слушали из Правительствующего Сената указ об отпуске из Москвы в Санкт-Петербург капитан-командора Беринга, а у счету бытности его в сибирской экспедиции о бытии комиссару Дурасову да унтер-лейтенанту Петру Чаплину, и выслушав приказали: оный указ отдать в повытье и о получении того указа в Правительствующий Сенат рапортовать».

Постановила Адмиралтейств-коллегия выдать капитан-командору Берингу жалованье с 1 сентября 1730 года по 1 января 1732 года. На четырёх денщиков хлебное жалованье — по московским ценам тоже выдали. Когда Беринг сложил эти деньги с теми, которые барон Зварт дал, не только с долгами расплатиться хватило, а ещё и осталось...

Теперь и пожить бы, как всегда мечталось Берингу, спокойно и тихо, да куда там... Сдвинул в Москве Беринг шестерёнку какую-то, закрутились, завертелись сейчас все колёса.

Теперь уже мало что от Беринга зависело.

«Ея Императорское Величество указала капитан-командора Беринга отправить паки на Камчатку и по поданным от него пунктам и предложениям о строении тамо судов и прочих дел к государственной пользе и умножению Ея Императорского Величества интереса, и к тому делу надлежащих служителей и материалов, откуда что надлежит отправить, рассмотри определение учинить в Сенате, а для приведения тамошний народ в христианскую веру священников и прочее, что до духовенства принадлежит, учинить надлежащее определение, снесшись с Синодом...»