Александр Бородыня - Крепостной шпион

Вглядываясь в нарисованный лик, он напряжённо прислушивался. Отдалённый, внизу под ногами теперь совершенно отчётливо раздавался какой-то неясный шум. Потом повторился тяжкий вздох, будто стон.

Вдруг что-то грохнуло отдалённо. Такой звук мог возникнуть от удара тяжёлого кулака или ноги в окованную дверь. И тот час в ответ совсем рядом, здесь за стеной, возникло движение.

Со всей ясностью Генрих Пашкевич уловил неуверенный девичий голосок. Попробовал понять слова и не смог.

Устав от темноты и непонятности происходящего, полковник перекрестился на икону и зажёг от лампадки свечу. В жёлтом пламени коридорчик, ведущий из зала, оказался коротким и широким.

Шёпот, шёпот.

Шелест ткани.

Только теперь Генрих сообразил — девушка или девочка за маленькой дверью напевала колыбельную песню.

«Только этого мне не хватало, — полковник поморщился, припоминая бессмысленный прошедший день. — Надо же мне было чуть не зарезать на пушке леса кормящую бабу. Так ещё и пошарить в её доме, как тать в ночи».

Окошко в конце коридора было очень узкое, высокое, и полоса лунного света приходилась точно на дверь, на большую медную рукоятку. Прислушиваясь к женскому голосу, явственно раздающемуся из-за двери, полковник неуверенно протянул руку, пальцы наткнулись на металл.

«Вина бы глоток сейчас, — подумал полковник, преодолевая новый жуткий приступ головной боли. — А лучше бутылку»…

Очень осторожно он повернул медную ручку и толкнул дверь.

«А ещё лучше в драку, в рукопашную, на пушки, на штыки…»

Он приоткрыл дверь. Та даже не скрипнула.

Перед ним оказалась уютная маленькая комната. Комната была хорошо освещена. Девушка так резко повернула голову, что сначала Генрих увидел её детское напуганное лицо, а только потом разглядел коричневое платье с глухим кружевным воротничком, запеленутого младенца на руках и выгнутые ручки дорогого кресла. На тоненькой вытянутой шее девушки дрожала жилка.

— Есть кто в доме? — осторожно закрывать за собой дверь, спросил Генрих.

Девушка отрицательно качнула головой. Она настороженно смотрела на него, но во взгляде не было страха только вопрос.

Я стучал. Кулак даже разбил, — сказал Генрих в ответ на этот взгляд. — Извините, к Вашим услугам полковник в отставке Генрих Пашкевич, — представился он.

Сапоги со шпорами непроизвольно щёлкнули, девушка попыталась вскочить, но ребёнок на руках помешал.

— Где Анюта? — спросила она твёрдым голосом. — Барин мой, Андрей Андреевич, он с Вами приехал?

— Со мной? — удивился Генрих. — Нет, я один.

Ребёнок на руках девушки спал. Поправив одеяльце, она попросила, понизив голос:

— Вы уж будьте правдивы со мной, поклонник, не нужно ничего таить. Прошу Вас.

В сторону Пашкевича опять блеснули её глаза. Голова закружилась. Неожиданный шум в висках напомнил полковнику о происшедшем, и он попробовал отвернуться к окну.

— Э-э, видите ли, тут такая оказия, — неспособный даже подобрать правильные слова, после паузы сказал он. — Зарезал я вашего барина. На дуэли заколол Анюту. Кабы знать, что он Анюта, кабы знать!

Луна из окна была такая яркая, что ему захотелось зажмуриться и ничего не видать. В ответ на его путаную речь девушка коротко вскрикнула и закрыла себе рот платочком. Полковник ожидал ужасного визга, воплей и стенаний, но крик не развился ни во что.

— Не хотел я, — простонал Пашкевич, — вот Вам крест святой, не хотел.

Голос девушки, прозвучавший в ответ, показался ему неестественно тихим:

— Пожалуйста, — попросила она, — младенчик Витя спит. Пожалуйста тише. Не нужно нам с Вами его будить. Значит, зарезали, говорите, Вы моего барина Андрея Андреевича.

Изо всей силы Генрих рубанул себя саднящим кулаком по ещё окончательно не оттаявшему колену.

— Но скажи ты мне, — сдерживая крик, спросил он, — скажи, пошто кормящей бабе мужиком прикидываться? Зачем ей в гусарскую пьянку было лезть? — он перевёл дыхание. — Вот тебе и не разобрались, не признали. Виноват.

Он приподнял край портьеры и смотрел на лес. Зимняя Луна бродила над снежным пространством, а по дороге приближалась к усадьбе как привидение толи коляска на полозьях, толи карета, по дрожащему фонарю не угадать.

— Вы её насмерть зарезали или как?

Девушка поднялась с кресла и уложила спящего ребёнка в кроватку, после чего пошла по комнате, задувая часть свечей. Генрих потряс головой, но коляска не исчезала.

— Вы уж не стесняйтесь, объясните подробнее. Расскажите как всё было. Вы её… — голос девушки сбился, но она быстро справилась с дыханием, — Вы её насмерть закололи?

— Не знаю, — сказал Генрих, — уезжал, была жива ещё. К доктору её повезли.

Полковник в первый раз за всё это время сам глянул на девушку и спросил:

— А что это вы, гостей ждёте?

— Каких же гостей? Нет.

— Да вот же, едут, — Генрих постучал пальцем по оконному стеклу. — Как посудить, минут через 20 в ворота постучат. Тут и свернуть-то им больше некуда. Да, похоже, верховые какие-то там, вроде меня, ослы.

Тёмное платье колыхнулось по комнате, женская ладонь припала к стеклу. Минуту девушка смотрела вниз в темноту, на дорогу, потом сказала:

— Это не как Вы, ослы. Это другие животные.

Холодные пальчики девушки схватили руку полковника, лицо её стало совсем взрослым.

— Это смерть наша.

Глаза девушки вспыхнули, пальчики отпустили руку Пашкевича, и щёлкнули ноготочки по ручке кресла.

— Смерть? — удивился он.

— Я вынуждена просить Вас, полковник, — быстро заговорила она, — так совпало…

Девушка на минуту замолкла. Генрих не мог отвести глаз от белого женского личика от этих глаз, похожих на разгорающиеся в ночи звёзды, от этих траурно-белых впалых щёк, от этих губ, на которых вдруг закрепилась кривая неженская улыбка.

— Не хотите ли Вы, полковник, защитить теперь женскую честь и уберечь жизнь невинного младенца? — спросила она, приподнимая портьеру. — Посмотрите. Эти люди хотят убить нас.

Генрих Пашкевич послушно посмотрел. Небольшая кавалькада приближалась к дому. Теперь можно было в лунном свете пересчитать и всадников. Всадников было пятеро.

— Ну, так как, полковник? — женские пальчики опять щёлкнули по ручке кресла. — Вы поможете?

— Никогда от драки не отказывался, — буркнул смущённо в усы Пашкевич, припоминая своё недавнее желание броситься на штыки и пушки. От этого воспоминания у него даже кончик носа зачесался, — но хотелось бы получить хотя бы минимальные объяснение. Я, честно говоря, не совсем понимаю с кем предстоит биться.

Объяснения девушки были обрывочные и сумбурные — потому, что давались уже на лестнице. Из них в голове полковника сложилась следующая картина: проживающая в этом поместье Анна Владиславовна Покровская, по неясной причине выдавала себя за местного дворянина, графа Андрея Трипольского. Также по неясной причине, Анна Владиславовна ожидала нападения бандитов на уединённо стоящую усадьбу и искала у соседей помощи, но не имея под рукой даже такой малости как дворовый мальчишка, которого можно послать с письмом, поехала накануне вечером сама искать защиту. Легко добралась до поместья Шморгина. Но сперва наткнулась там на пьяную оргию, а потом на его, Пашкевича, шпагу.