Александр Бородыня - Крепостной шпион

«Что за бандиты? Почему они хотят напасть на двух беззащитных женщин? — думал Пашкевич, послушно следуя за девушкой в темном платье? Почему эта женщина носит мужскую одежду и мужское имя? Почему в доме нет никаких услуг? Кто эти люди, что хотят вломиться сюда в подобный час?»

Вопросов оказалось так много, что полковник не смог выбрать из них главного, и не задал вообще ни одного.

«Чего уж непонятного, — соображал он, — ограбление. Да что в этом доме возьмёшь? Мебель одна, серебро, да тряпки. Месть! Но коляска, вооружённые всадники среди ночи против двух женщин, кто так мстит?»

— Против кого драться будем? — наконец остановившись на одном из вопросов, показавшемся ему наиболее значимым, полюбопытствовал он.

Всё также послушно полковник спустился в темноту нижнего этажа за шуршащим платьем. Во мраке был виден только белый обвод воротничка.

— Это негодяй, поверьте, отъявленный негодяй.

Под женской ножкой отчётливо поскрипывал рассохшийся паркет. Она немного опередила Пашкевича и первой распахивала одну за другой какие-то двери.

— Силы неравны, — звучал во мраке уверенный девичий голос. — Я думаю Вас, полковник, ожидает верная смерть. За то, что Вы натворили этого мало…

— Но, чёрт возьми, — наконец возмутился Генрих. — Ваше имя? Как Вас зовут прекрасная незнакомка? Кто Вы, в конце концов? Барышня? Служанка? Наёмная гувернантка?

Она всё-таки остановилась. Скрипнул паркет, зашуршало платье. Она повернулась к нему. Белый овал лица плыл и подрагивал, глаз не видно.

— Должен я знать имя, за которое… — крикнул полковник.

— Аглая, — прервала она. Ледяные пальчики накрыли губы и следующее слово Пашкевича. — Я из крепостных.

Пока Генрих Пашкевич, в свете нескольких найденных здесь же дешёвых свечей, разбирал содержимое небольшого оружейного шкафчика и заряжал новенькие пистолеты, он не задавал никаких вопросов. Ему было не любопытно, болела голова, и, как бывает иногда перед серьёзной дракой, будто холодок пробегал по спине. Генрих определял это чувство как озноб нетерпения.

Пока он занимался оружием, Аглая сходила наверх и переменила своё тёмное платье с кружевным воротником на мужской костюм. В свете принесённого ею фонаря девушка была похожа теперь на молодого корнета. В одной руке корнет держал бутылку красного вина, а в другой два бокала.

— А хороши у вас пистолеты, — сказал Пашкевич, демонстративно задувая свечу, — новенькие совсем, неиспользованные.

Он был доволен результатом проделанной работы: порох — наилучший, сухой; пули чистые.

— Выпьете? — девушка позвенела бокалом о бокал.

— Зачем это? — он перевёл взгляд с посверкивающих бокалов на бутылку, и висках опять застучало.

— Для храбрости, полковник.

Поддельный корнет поставил бокал и распечатал бутылку. Тонкие крепкие пальцы сорвали сургуч, и удар ладонью о донышко вытолкнул пробку.

«Ничего себе девица, — отметил Генрих. — Так ни любой гусар сумеет открыть — ни капли не пролилось».

— Это тебе, девушка, для храбрости, — буркнул он, завладевая полным бокалом, — а мне от мигрени. Чертовски, знаешь, голова болит после вчерашнего.

Стоя рядом с распахнутым оружейным шкафчиком, они выпили. Аглая поставила бутылку внутрь шкафчика и вопросительно посмотрела на полковника.

— Пошли?

— А чего они, собственно, хотят от вас, эти убийцы? — наливая себе уже сам, полюбопытствовал Генрих.

Фонарь, поставленный на полированный столик, точками отражался в её глазах. Аглая пожала узкими плечами.

— Не могу знать. Но, если желаете, спустимся в подвал и спросим.

— У кого спросим?

Генрих налил опять, но сдержался и не выпил. Глаза девушки хищно блеснули.

— У злодея нашего. Я не сказала разве? Он в подвале сидит, если жив ещё, конечно.

Генрих вспомнил давешний сон и всё же выпил. Вино возымело действие, стук в висках прекратился. Он протянул пальцы, рука не дрожала.

— Злодея говоришь? В подвале? — голос Генриха тоже переменился после глотка вина, стал гуще, увереннее.

— А что за злодей, любопытно? И как же злодей в подвал попал?

— Мы здесь уже несколько месяцев живём, — сказала Аглая. — Вдвоём, Анна Владиславовна и я. Спрятались мы здесь от всего мира. Понимаете?

Генрих кивнул. Всё было тихо.

— Потом Анна Владиславовна родила. Я не знаю как он узнал, но как она родила, так он и появился. Наверное, своя кровь потянула.

— Значит в подвале у вас отец ребёночка? — спросил Генрих.

— Не совсем так, — уклонилась от вопроса Аглая. — Тут очень запутанная история. Давайте, если живы останемся, я обещаю вам всё подробно рассказать. Сейчас времени нет.

— Хорошо, — согласился Генрих, веселея на глазах. — Но только скажи теперь, почему он должен быть мёртвым.

— Да потому, что позавчера мы с Анной Владиславовной над этим господином хорошо потрудились. У нас всё заперто, а он через кухню полез, — поддерживая весёлый тон, сообщила девушка. — Я ему горячим кофием в морду плеснула, а тут Анна Владиславовна подоспела и кинжалом в живот…

Заметив, как рука полковника опять потянулась к бутылке, Аглая замкнула сосуд пробкой и отодвинула подальше от фонаря в глубину шкафа.

У Анны Владиславовны одна задача была, — добавила девушка, — сыночка своего поскорее сиротой сделать. Но пойдёмте. Пойдёмте скорее, а то они нас врасплох застанут.

«Какие странные люди. Какая странная любовь, — размышлял полковник, опять следуя за Аглаей. — Как нужно перемолотить женщину, чтобы она вот так, кинжалом, изувечила отца собственно ребёночка. Ну, предположим, при хорошей фантазии можно представить, но почему они все предпочитают выяснять свои отношения ночью? Ночью благородные люди играют в карты, пьют, спят, охотятся на кабана или занимаются французской любовью».

Следуя за девушкой, Генрих Пашкевич спустился в подвал. Аглая долго отпирала тяжёлую кованую дверь. Она вошла, а полковник остался на пороге. При свете фонаря можно было догадаться, что лежащий на полу человек ещё жив.

На предполагаемого Андрея Трипольского умирающий похож не был, слишком стар. Он сипел, пытался взгромоздиться на ступени, лица его было не видно, только белело поверх жировых складок множество окровавленных повязок.

— Ишь ты, падаль, — злобно вскрикнула девушка, — жив ещё?

Раненый дёрнулся и повалился набок. Скрюченная рука его поднялась над телом и царапала толстые круглые перила. Только теперь Генрих Пашкевич понял, что привели его сюда вовсе не для того чтобы задавать какие-то вопросы. Спросить оказалось не у кого и незачем.

— Не нужно, — попросил он, когда поддельный корнет занёс обнажённый клинок над распростёртым обнажённым телом.

— Я готов защитить Вас и младенца от вооружённых людей, но я снимаю с себя всякие обязательства, если будете убивать беспомощных пленных.