Станислав Венгловский - Полтава

Выехав из Москвы в армию ещё в начале года, царь задерживался только в Смоленске, в Минске, в крупных крепостях, где отдавал один и тот же приказ: готовиться к бою! На всём пространстве от Пскова до Брянска. Каждую дорогу — перегородить лесными завалами. Для проезда достаточно узеньких полосок, укреплённых люнетами и палисадами...

А ещё задерживался в Дзенцеловичах, где неказистые строения, в самом лучшем из которых остановился Александр Данилыч Меншиков, формирующий там из прибывающих рекрутов новые полки. Возле Данилыча — он в парике, в белых лосинах, красной венгерке — много красивых шляхтянок в роскошнейших платьях с бесконечными шлейфами. Данилыч похудел. Длинный нос, загнутый от худобы, сделал его похожим на орла с донских степных курганов. А носит Данилыч титул Ижорского князя и звание санкт-петербургского генерал-губернатора. Титул нужен. Возникла было надежда, что польские магнаты изберут на престол Данилыча. Вот и пущен слух о его шляхетском происхождении... Но магнаты считают избранного сеймом курфюрста Августа своим законным королём.

В Дзенцеловичах, оставшись наедине с царём, Данилыч известил, что у него содержится посланец, которому вроде бы Августом поручено передать, будто Карл пойдёт на Москву.

— На Москву? — привстал царь. — Идём!

В сыром подземелье ярко пылал огонь. Угарная вонь от раскалённого железа раздирала ноздри. Всё, что должно было произойти, казалось крайне необходимым. Человека мог подослать сам Карл.

— Начинай! — крикнул царь бледному от подвальной жизни палачу, опускаясь на тёплый, скользкий и влажный (от крови?) обрубок дерева.

— Господин полковник! — предостерёг Меншиков, ещё сильнее загибая длинный нос и оберегая блеск лосин. — Знаешь, воля твоя, но... Пусть бы передохнул. Вторая пытка... А мы с паннами-шляхтянками пожартуем...

— Давай! — не слушал Данилыча царь. Не улавливал, как затрещали в суставах кости, не ощутил запаха горелого мяса, не видел, как от напряжения бледный палач взопрел и порозовел, а смотрел только на окровавленное лицо, скорченное нечеловеческой болью, слышал вопросы из полутьмы, где блестела короткая сальная свеча:

— Кто послал?.. Кто послал?..

Мученик внятно простонал имя курфюрста Августа и притих. Данилыч, наклонившись над ним, безнадёжно махнул рукою:

— Хампа-рампа, как говорят поляки! Богу душу отдал...

Царь ударил палача трубкою в лоб, толкнул ботфортом дверь, не слушая Данилыча. У того на белых лосинах горело красное пятно.

— Неужели на Москву, Данилыч? Через Смоленск?

— Кажется, правда, господин полковник. Я уже сам допрашивал... Шляхтянки нас ждут.

В тот же день царь отправился дальше. Армию встретил в Гродно. На Немане. Напрасно надеялся задержать там противника. У всех в памяти осталась давняя осада. Царская армия и тогда с большим трудом выскользнула из гродненской крепости, скрытно перейдя реку, где начинался ледоход. Лёгкую артиллерию прихватили с собою, тяжёлую утопили и уничтожили за собой мосты. Шведский наплавной мост унесло наводнение. Шведы тогда не догнали русских...

В Гродно не удержались долго и в этот раз: шведские драгуны заняли город через несколько часов после того, как из городских ворот поспешно выкатилась царская карета....

А Двина играет. Движение воды побуждает к деятельности... Там, на Неве, на воде, возле отвоёванного моря, строится город, крайне необходимый России. За два дня солдаты-плотники сложили из брёвен небольшой домик. Пол — из широких плах, стены обшиты морской парусиной. В прорубленные оконные отверстия вставлены свинцовые рамы с небольшими стёклами. Живописцы размалевали оконницы и двери красивыми цветами по чёрному полю. Стены расписаны под красные кирпичи. А когда из царского обоза привезли столы, стулья, шкафы, кровать да ещё картины голландской работы — первую ночь царь провёл словно в сказке! Вокруг — плеск воды... Там уже проведено не одно лето. Туда согнаны многие тысячи холопов со всех русских земель. И хотя они ежедневно умирают сотнями, но на низменном Заячьем острове уже насыпана большая и мощная крепость. Пока что земляная. В болотистых лесах рубятся просеки и прокладываются улицы. И туда уже не первое лето приходят чужестранные корабли...

С бумагами под мышкой вошёл кабинет-секретарь Макаров. Остановился в солнечных лучах — тёплой волною врывались они в раскрытое окно. Солнце ещё сильнее вызолотило жёлтую голову вологодского парня. Правда, он в европейском, хорошо скроенном кафтане, со многими сверкающими пуговицами, и в европейском курчавом парике.

— Много нынче воды! — сказал царь. Ему хотелось услышать что-нибудь о северных мощных реках, возле которых секретарь вырос, откуда взят на службу, как парень шустрый, пусть и сын простых родителей. Умные люди из подлого народа, имея власть, не будут спокойно наблюдать, к примеру, как вода уносит исправное колесо.

Секретарь угадывал мысли царя.

— Воде стоять долго, господин полковник! Приметы за то.

Дальше тихо, но настойчиво, насколько разрешено и даже приказано:

— Казацкий полковник Скоропадский ждёт ответа.

Царские усы приподняли короткий нос. Припомнилась недавняя аудиенция Скоропадского в ставке в Бешенковичах. Царское лицо покраснело пуще заморского сукна, которым устлан в горнице пол.

— Це дело!

Искричался царь коротким гневом, по-прежнему шагая мимо притихшего секретаря, изгоняя из себя злость, неудовольствие, усталость, переполнявшие душу с того дня, как выехал из Москвы, отдав там приказ сыну Алексею готовиться к обороне. Немного остыв, подумал: «Напишу в Киев Голицыну... Смотреть за полковниками. Воду мутит Апостол... Хорошо, верный гетман. А умрёт... Друг дружку обливают грязью, а сами тем временем ждут привилеев. Да всё равно швед уберётся. Тогда...»

— Что на Запорожье?

Запорожье в голове, как и Дон, как и новый город на Неве, обороняемый генерал-адмиралом Фёдором Матвеевичем Апраксиным.

Макарову известно всё. К нему да к министру Гавриле Ивановичу Головкину, царскому родственнику по материнской линии, сходятся донесения. Макаров ведёт ежедневные записи обо всех событиях, как государственного значения, так и военных.

— Бунтовщик Булавин вышел из Сечи, господин полковник.

— Куда?

— Есть подозрение — собирать новые силы. На Сечи некоторых подбил.

Макаров ожидал, что царское лицо начнёт дёргать болезнь. Он наклонил голову, но стоял спокойно.

Царь выплюнул короткое бранное слово и снова зашагал. Круглое лицо в самом деле задёргалось — Макаров глядел в бумаги, но знал, как выглядит сейчас царское лицо: достаточно увидеть его однажды, искажённое неисцелимой болезнью.

В светлицу между тем с грохотом сапог ввалился высокий офицер.