Станислав Венгловский - Полтава

Выражение лица Мазепы ещё у порога стало олицетворением уважения. Орлик вроде немного смутился. Из этого король наверняка заключил, что Мазепа приехал советовать то же самое, что уже советует Гордиенко. Гилленкрок и Пипер посматривали на новых гостей с еле заметным неудовольствием. Оба, того не замечая, были заняты париками: Гилленкрок жевал кудри зубами, а Пипер накручивал их на большой белый палец.

Гордиенко громко. настаивал:

— Вашему величеству достаточно лишь приказать! Мы возьмём за день! Но моим казакам нужна награда. Они народ смелый и умелый!

Говорил Гордиенко латынью складно, гоноровито отбрасывал назад длинный оселедец на такой крупной голове. Король не перебивал, рассматривал Гордиенка, а сам чего-то ждал, поскольку время от времени скашивал на дверь беловатый суровый глаз.

Мазепа с королевского разрешения опустился в кресло, пододвинутое высоким секретарём Гермелином, и подумал про Гордиенка, что шведы уже дали ему большие деньги, а ещё большие обещаны, вот и выслуживается. Вместе с тем в глубине его души начинала ворочаться давняя вражда и неприязнь к Гордиенку, хотя, если подумать, так что теперь делить, пока здесь король, пока здесь московское войско? Не лучше ли забыть о вражде? Где теперь найти такого союзника? Когда-то Мазепа желал Гордиенку смерти, а недавно выставил всех своих сердюков, встречая его, лишь бы напустить в глаза туману, лишь бы тому подумалось, что большая часть Украины теперь за короля Карла! И Гордиенко поверил. Только если уйдут отсюда русские, когда шведы окончательно победят, нужно будет сразу убрать Гордиенка с дороги.

Во дворе заслышался конский топот. Король за красным столом нетерпеливо повёл белой бровью, но и дальше не перебивал Гордиенка. Когда же, через некоторое время, в зал вошёл офицер и что-то тихо поведал королю на ухо, а король ещё раз переспросил, лишь тогда он торжественно обратился к присутствующим, подав перед тем знак Гордиенку:

— Благодарю за намерения, господа, но мои солдаты сегодня уже не в первый раз поехали к крепости, чтобы иметь о ней полное представление. Мы возьмём Полтаву. Но и вы можете себя показать.

От таких слов Мазепа, Гордиенко, Орлик и все, кто с ними допущен на королевские глаза, хоть и склонили низко головы, но были довольны: славно решил король! Будет нетрудная экзерциция.

Мазепа дождался нужного мгновения, почти незаметно взмахнул рукою, и молодые джуры, которые стояли за его креслом, внесли в светлицу что-то завёрнутое в белую ткань. Они сняли покрывало — в светлице вспыхнуло новое сияние, то так ярко заискрилась гетманская парсуна.

— О! — сказал граф Пипер. — Chef-d’oeuvre! [30] Шедевр (фр.). Какого мастера работа? Как имя?

Мазепа поклонился сначала королю:

— Меа dona [31] Мой дар (лат.). , ваше величество!

Затем еле-еле обратился к Пиперу, так, чтобы ответ всё-таки прозвучал для короля:

— Мастер учился в Италии. Зограф Опанас. Писал это для новой церкви.

Король удивлённо рассматривал изображение.

— И вам не жаль, ваша светлость? Здесь вы так величественны! — сказал он после долгого молчания.

Мазепа снова склонил голову:

— Для вас, государь, не жаль.

Гусак из-за спины гетмана смотрел на всё с радостью, а Гордиенко поднял только одну бровь и еле заметно улыбался. Орлик понимающе промолчал.

— Дождались, — сказал полковник Келин, человек высокий ростом, как и большинство царских офицеров, стройный, сухопарый и всегда напряжённый, присланный в Полтаву комендантом в начале нового, 1709 года. Его не удивило тихое лошадиное ржание, заслышанное в синеватых сумерках из ближнего леса среди сплошного птичьего крика.

— Будет приступ? — почтительно спросил казацкий есаул.

— Обязательно.

Есаул враз перестал зевать.

— Сколько же их там?

Полковник не ответил. Нападения он ждал на протяжении многих дней. Именно ради этого в спешке и по последнему слову военной техники приказывал подсыпать земляные украшения, усиливая их при помощи камней и брёвен. Уже накануне вражеские разведывательные отряды дважды пробовали приблизиться к крепости, чтобы взять «языков». Правда, шведы дважды и спасались от солдатского огня, оставив на открытом пространстве несколько драгунских трупов, которые даже не смогли подобрать, — значит, имели намерение возвратиться для решительных действий. Полковника утешало то, что разведчики видели на валах только горсть его солдат.

Теперь шведов окутывал густой туман. В долинах да в глубоких оврагах ещё сохранялся холодный спрессованный снег, обглоданный солнечными лучами, а враги приближались как раз с той стороны, где больше всего деревьев, где в землю врезано много оврагов, — оттого и туман. Спешившись в лесу, они прокрадывались садами, в густых зарослях. Некоторые деревья уже начали распускать листья, укрытий — в избытке. Но полковник — опытный воин. Такому достаточно звуков для определения численности войска.

— Тысячи полторы! — сказал он наконец есаулу.

Тот кивнул головою, оглянулся на город. Город спал.

— Итак, — размышлял полковник, — разведчики не узнали, сколько здесь защитников, если шведы пришли с незначительными силами.

Полковник не боялся штурма, но и не мог поверить, что шведы настроены на лёгкую победу. Что они до сих пор живут воспоминаниями о Нарве. Сам Келин запомнил холодную далёкую осень, когда солдатские сапоги проваливались в липкую грязь, а над головою бушевала снежная метель. Он тогда был сержантом. Враги тогда тоже подошли скрыто и ударили мощно... С тех пор миновали годы учёбы не на плацах, но в сражениях. Неужели же шведы в самом деле продолжают считать русского человека к войне неспособным? Полковник скрипел зубами.

Чтобы держать врага в неведении, большая часть войска с вечера была отведена на отдых. Обороняться предстояло лишь Тверскому полку, с. которым полковник прибыл в крепость по приказу самого царя. Здесь уже кое-что было сделано под командованием генерала Волконского, заменившего полковника Левенца. Левенец, говорят, не укреплял фортецию. Да и Волконский — кавалерист, плохо разбирался в фортификации. Теперь Полтаве есть чем встретить врага. Имеются пушки, люди... Ещё один полк будет защищать противоположную часть зала. Оттуда, считал полковник, можно ожидать удара в разгаре боя. Одному Богу ведомо, нет ли ещё на подходе значительных вражеских сил.

Что же, на штурм крепостей шведы бросаются стремительно. И после Нарвы полковник не раз отбивал их атаки, а потому полагал главным для себя не предоставлять возможности хотя бы одному атакующему пересечь невидимую линию перед укреплениями, за которой сила атаки удваивается, а то и утраивается. Он верил в выучку своих солдат. Если же последует осада, то в резерве не только третий, вечером отведённый отсюда полк, но и вооружённые полтавские обыватели, которых наберётся несколько тысяч. Обыватели, полковник знал, не спят и сейчас. Он, как и есаул, взглянул на город и острым глазом приметил, что там, в больших и малых строениях, во дворах, на площади перед церковью, сверкают предрассветные огоньки. По улицам снуют быстрые тени. Тревожно, хоть и тихо, перекликаются ночные патрули... Немою спокойною массой высились на валу, за земляными выступами, солдаты. Весенняя ночь была прохладна. Полковник, перебирая пуговицы на кафтане, ощущал под пальцами как бы комочки льда и горбился, как в зимнюю стужу.