Томас Рид - Одинокое ранчо [сборник]

Ранчо снова покинуто, потому как вопреки спешке техасцы не забывают прихватить с собой пленников. Ни единой души не остается в покинутом жилище. Единственным признаком недавнего человеческого присутствия остается дымок, вьющийся из кухонной трубы, да лагерные костры вокруг, постепенно гаснущие под струями ливня.

Молния продолжает сверкать, гром гремит, ветер ревет, дождь льет как из ведра. Но это не останавливает техасцев. Вымокнув до нитки, они быстро скачут по дороге. По правде говоря, это не дорога, а тропа, протоптанная дикими животными, а затем и домашними, принадлежащими полковнику Миранде. Ну и совсем недавно уланами Ураги.

Развезенная дождем дорога превращается в месиво, в котором лошади тонут до самой подпруги, и это сильно замедляет продвижение рейнджеров. В ход идут шпоры и хлыст, но помогают они мало. Животные упираются, спотыкаются, вязнут; некоторые летят кувырком в грязь, другие натыкаются на густо растущие здесь деревья, раня себя и седоков. Причина в том, что «северянин» продолжает застилать тучами небо, и темно, как ночью.

Еще одну опасность представляют падающие деревья. Одни грузно валятся от удара молнии, у иных ветер отламывает крупные сучья и те с треском падают поперек тропы. Однажды ствол едва не погребает полдюжины всадников под лавиной раскидистых ветвей.

Вопреки всем препятствиям, техасцы бесстрашно пробиваются вперед так быстро, насколько возможно. Хэмерсли и Уайлдер впереди, Хейнс, Калли и лучшие наездники из отряда следуют за друзьями по пятам. Уолт и кентуккиец хорошо знают путь, в противном случае в разгар свирепой бури его нелегко было бы найти.

Не сбившись с дороги, они вылетают к началу долины, где меж утесов стремится поток. Еще недавно он представлял собой маленькую речушку, настоящий ручеек, сквозь поверхность которого был виден устилающий дно песок. Теперь это настоящий водопад, глубокий, бурый и бурлящий, белый из-за пены по бокам, где бьется о камни. Вода поднялась на шесть футов и продолжает расти, она заполнила канал от края до края, ни оставив ни дюйма пространства между рекой и скалами.

Обойти эту преграду невозможно, попытка переплыть ее равносильна гибели. Даже самый сильный скакун не преодолеет такое течение. Даже могучего «речного коня» Африки, гиппопотама, и то сбило бы с ног и завертело как клок пены.

Хэмерсли, подъехавший к краю потока, понимает все с первого взгляда. Натягивая поводья, он издает восклицание, напоминающее скорее крик утопающего, чем возглас человека, наблюдающего за водопадом с безопасной позиции в седле на его берегу.

Затем с губ его срываются только два слова. Исполненные отчаяния, они повторяются снова и снова:

– Слишком поздно! Слишком поздно…

Их подхватывает Уолт Уайлдер и еще двадцать рейнджеров, остановивших коней у преграды.

Ответа нет, если не считать отражающегося от скал эха, едва слышного сквозь рев вздувшегося ручья, который без устали низвергается в долину.

– Попробуйте перебраться через меня! – словно говорит он с издевкой. – Переплывите, если отважитесь!

Нелегко, да что там, почти невозможно описать пером сцену, последовавшую за тем, как рейнджеры прибыли на берег вздувшегося потока и обнаружили, что переправиться через него нельзя. Представьте человека, купившего билет на направляющийся в далекую страну корабль и задержанного каким-то пустячным происшествием. Пассажир прибывает на пристань и обнаруживает, что швартовы отданы, сходни убраны, паруса подняты, а сам он безнадежно опоздал!

Его отчаяние способно передать то, что чувствуют техасцы, но едва ли сопоставимо с душевной тяготой Хэмерсли и Уолта Уайлдера. Чтобы выразить их чувства, следует представить человека, опоздавшего на корабль, возвращающийся на родину, где его ждет любимая жена и дети. Причем дело происходит в порту, откуда рейсы бывают «раз в год по обещанию».

Эти двое лучше техасцев осознают степень серьезности возникшего препятствия, и в такой же степени огорчены им. Слишком хорошо ясна им необратимость катастрофы. Не часы, но дни могут пройти до тех пор, пока уровень воды не спадет и возможно станет перебраться через реку, после чего подняться по проходу и возобновить погоню.

Часы, дни… Да один-единственный день, даже час способны решить судьбу дорогих им людей. Пока они взирают с седел на бурный поток, столь жестоко отрезавший их от мира, сердца обоих охвачены печалью, грудь сжимается от боли.

В другой степени и по иной причине, но техасцы тоже страдают. Одни испытывают всего лишь разочарование, но другие – настоящую ярость. Эти последние из числа тех, кто всю жизнь провел в схватках с извечным врагом, мексиканцами, и ненавидит их до глубины души. Они помнят несчастного Фаннина [86] Джеймс Фаннин (1804–1836). Участник войны за независимость Техаса 1835–1836 гг. Был расстрелян вместе с 344 солдатами своего отряда мексиканцами по приказу Санта-Анны в городе Галиад 27 марта 1836 г. и всеми оплакиваемого Боуи, давшего название их ножам. Иные и сами чудом спаслись от кровавой бойни в Голиаде или резни в Аламо.

С тех самых пор рейнджеры применяют закон «око за око», ища расплаты и зачастую находя ее. Возможно, зачастую месть их обращается на людей, не причастных к этим преступлениям. Но теперь перед ними виноватые, настоящие мексиканские солдаты в мундирах, те самые, кто безжалостно колол пиками и расстреливал их соплеменников в Голиаде и в Сан-Антонио. Целая рота этих негодяев всего в часе езды от них, почти что рукой подать – техасцев уязвляет и бесит мысль, что неприятель может ускользнуть.

И тем обиднее, что причина-то пустяковая: из-за какого-то дождя разбух маленький ручеек. При этом он с таким же успехом отделил их от ненавистного и презренного врага, как море огня.

Молния продолжает сверкать, гром грохочет, воет ветер, ливень не утихает. Нет смысла стоять на берегу вышедшей из берегов реки и как завороженным смотреть на ее стремительное, бурное течение и насмешливые хлопья пены, весело танцующие на поверхности воды. Лучше уж вернуться на покинутое ранчо и воспользоваться укрытием, которое оно способно предложить.

Короче говоря, выбора нет. Покоряясь неизбежности, всадники поворачивают коней и отправляются назад. Каждый хмурит лоб и тупит взор. Все разочарованы, большинство разозлены, как медведь, которому пуля чиркнула по лбу, и тот растеребил больное место до язвы. У них так и чешутся руки убить кого-нибудь или сломать что-нибудь, что подвернутся на дороге.

Но никто и ничто не подворачивается. И гнев их обращается на пленников, предателя и перебежчика. Никогда жизнь обоих не была так близка к концу. Судя по всему, не пройдет и десяти минут, как качаться им на ближайшем суку. Их спасает обстоятельство столь же удачное для них, сколь несчастное для кое-кого другого.