Бернард Корнуэлл - Языческий лорд

Время идти домой.

Оружие навострено, а щиты крепки. Мечи, копья и секиры пройдены точильным камнем, щиты обшиты кожей или железом. Мы знали, что плывем навстречу битве, но первый бой предстоит с морем.

Море – это чудовище. Оно принадлежит богине Ран. У Ран есть громадная сеть, чтобы ловить людей, а девять дочерей богини – это волны, которые гонят корабли в этот невод. Ран замужем за великаном Эгиром, но этот безмозглый пень предпочитает валяться пьяным в зале богов, пока его ведьма-жена и зловредные дочери прижимают корабли и мужчин к своим холодным персям.

Я молился Ран. Ее требовалось умилостивить, говорить, что она прекрасна, что ни одно существо на небе, на земле или под землей не может сравниться с ней, что Фрейя, Эостра, Сигюн и прочие небесные богини завидуют ее красоте. Если непрестанно твердить это, Ран потянется за отполированным серебряным щитом, чтобы взглянуть на свое отражение, а когда ведьма-великанша смотрится в него, море успокаивается. И я твердил про ее прелести, про то, как боги тают от желания, когда ей случается пройти мимо, как она затмевает звезды и что равной ей нет среди бессмертных.

Но Ран той ночью была неумолима и наслала с северо-востока шторм. Он налетел из ледяных стран и яростно хлестал море. Весь день мы плыли к западу, преодолевая сбивающий с ног ветер. Сохрани он свою мощь, мы были бы замерзшими, мокрыми, но довольными, однако с наступлением ночи ветер усилился. Он ревел и выл, и нам пришлось спустить парус и при помощи весел удерживать «Полуночную» носом к валам, которые вырастали из тьмы, как незримые чудища в белых шапках. Мы подпрыгивали, а потом летели вниз с такой силой, что доски трещали, корпус скрипел, а волна прокатывалась над промокшими гребцами. Мы отчерпывались, торопясь отправить воду за борт, пока «Полуночную» не утянуло в сеть Ран, а ветер все ревел, и волны все хлестали. Мне на рулевом весле помогали двое, и несколько раз я думал, что весло сломается, да и вообще мы пойдем ко дну. Я выкрикивал молитвы богине-ведьме и знал, что все до единого люди на судне тоже молятся.

Утром нашим взорам предстал хаос. Темно-серый свет открыл белый ужас на гребнях коротких крутых волн, а становясь ярче, показал нам охваченное яростью море. Брызги впивались в наши лица, все мышцы болели, нам не хотелось ничего, только спать, но мы продолжали сражаться с морем. Двенадцать человек гребли, трое налегали на рулевое весло, а остальные шлемами и ведрами отчерпывали воду, заливавшуюся через нос или перехлестывающую через борта, если корабль кренился или вал подкрадывался неожиданно, как зверь из глубины. Когда нас возносило на гребень волны, я не мог разглядеть ничего, кроме толчеи, а затем мы падали в закручивающуюся ложбину. Ветер на несколько мгновений затихал, море собиралось с силами, и очередная волна накатывала с ревом, грозя обрушиться и раздавить нас.

Я убеждал ведьму Ран в ее красоте, убеждал морскую колдунью, что она предмет мечтаний людей и вожделения богов. Наверное, Ран услышала меня и засмотрелась на отражение в зеркале, потому как буря медленно, почти неуловимо пошла на спад. Она не стихла. Катились громады валов, а ветер бешено выл, но волны стали ниже, и люди смогли отставить черпаки, хотя гребцам приходилось по-прежнему удерживать судно носом к ярости стихии.

– Где мы? – Голос Финана звучал устало.

– Меж небом и морем. – Вот все, что я мог ответить.

У меня имелся солнечный камень, кусок полупрозрачной желтоватой скалы размером с ладонь. Его привозят из страны льда, и он стоил мне кучу золота, но, если поднять солнечный камень к небу и поводить по горизонту, он выдаст расположение солнца за облаками. А мореход, знающий, где солнце, высоко оно или низко, определит, куда плыть. Будучи обращен к спрятанному солнцу, камень начинает блестеть, но в тот день тучи были слишком плотными, а дождь слишком сильным, поэтому солнечный камень оставался тусклым и молчаливым. Все-таки я уловил, что ветер заходит к востоку, и ближе к полудню мы наполовину подняли парус. Ревущий ветер наполнил прошитую для крепости канатами ткань с такой силой, что «Полуночная» рванулась вперед, врезаясь штевнем в волны. Только теперь она седлала их, а не боролась с ними. Я благословил фризов, построивших этот корабль, и подумал о том, как много людей нашли свою могилу в пучине той ночью. Потом направил нос «Полуночной» между севером и западом, насколько мог их определить. Мне требовалось держать на северо-запад, неизменно на северо-запад, но я представления не имел, где мы находимся и куда плыть, только следовал чутью – лучшему другу морехода. Оно друг и воину. Пока корабль мчался невесть куда под напором ветра, губителя судов, мысли тоже уносили меня далеко-далеко. Я вспоминал старые битвы, «стены щитов», страх, сосущее чувство под ложечкой, возникающее, когда враг близко. Я старался найти знак в каждом облаке, каждой морской птице, в каждой набегающей волне. Думал о Беббанбурге – крепости, не поддававшейся данам всю мою жизнь, – и о безумном плане по ее захвату с горсткой измученных, промокших, побитых штормом воинов, и молился норнам, трем богиням, прядущим нить судьбы у подножия мирового древа, подать мне знак, послать знамение успеха.

Мы плыли, и я понятия не имел куда, знал только, что мои усталые люди могут поспать, пока я правлю. А когда у меня не осталось сил стоять, Финан принял рулевое весло, а я заснул как убитый. Пробудился ночью: волны по-прежнему бушевали, и ветер выл, и я пошел на нос, пробираясь через спящих и едва проснувшихся дружинников, расположился под драконьей головой и принялся вглядываться во тьму. Я не столько смотрел, сколько слушал, пытаясь уловить грохот прибоя, разбивающегося о берег, но слышал только рев волн и ветра. Меня трясло. Одежда промокла насквозь, холод пробирал до костей. Я чувствовал себя стариком.

Рано поутру шторм еще бушевал, но далеко не столь яростно, как накануне. Я направил «Полуночную» к западу, словно мы убегали от рассвета. И норны любили нас, потому как позволили найти землю, только я понятия не имел, Нортумбрия это или Шотландия. Что это не Восточная Англия, сомнений не было, потому как я видел высокие утесы, о которые с фонтанами брызг разбивались волны. Мы повернули к северу. «Полуночная» боролась с волнами, пока мы подыскивали местечко для отдыха после бури. Наконец, обогнув небольшой мыс, заметили укромную бухточку, поверхность которой только волновалась, а не ходила ходуном. Бухту опоясывал широкий пляж. Боги, видимо, любили меня, потому как здесь мы нашли корабль, в котором я так нуждался.

Это было купеческое судно длиной в половину «Полуночной». Его выбросило на берег штормом, но столкновение не причинило ему вреда. Вместо этого корабль стоял на пляже, а трое моряков пытались прокопать в песке канал, чтобы спустить его на воду. Эти люди уже облегчили засевшее судно насколько могли – чуть выше верхней точки прилива на берегу высилась куча груза, там же полыхал сложенный из плавника костер, у которого команда могла погреться и обсохнуть. Команда нас заметила и по мере приближения «Полуночной» укрылась в дюнах, обступающих пляж.