Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Он прекрасно знал, что относительно Ноева сока турки делают для себя исключение. Всадники хором что-то забормотали, и каймакан крикнул:

– Тащи!

– Пообещай, что оставишь нас в живых.

– Ради вина, что пьют султаны, так уж и быть, мы не тронем тех, кто его принесет.

– Смотри, ты обещал.

Домоко повернулся к парням:

– Ну что, не побоитесь принести вина этим канальям?

– Нет, – ответил Китар. – Мы возьмем с собой собак, и вот увидишь, турки будут вести себя спокойно. Они наших мастино боятся больше, чем христиан.

– Ну да, собаки в любой момент запросто вцепятся в горло и загрызут, – сказал фермер.

– Возьмите четыре кувшина и ступайте. Мы все, как только будет надо, придем вам на помощь.

Китар пожал плечами:

– Какая нам разница, умереть нынче ночью или завтра? Этот остров все равно проклят, и мы это знаем. Пока весь наш народ не истребят, покоя здесь не наступит. Рядом с турками привыкаешь к мысли о смерти, и она уже не впечатляет.

Каймакан начал злиться из-за того, что вино до сих пор не несут.

– Эй, вы, грязные поклонники Креста, вы что, язык проглотили? Несите нам вина, да будет благословенна борода пророка! Наши глотки забиты пылью, и прежде всего – пылью от костей христиан!

– Вот канальи, – сказал Китар. – Ну, сейчас они отведают зубов наших мастино.

Свояки Домоко отвязали собак, которые принялись злобно лаять, взяли в свои могучие руки кувшины с белым вином, вполне способным соперничать с кипрским, и бестрепетно шагнули навстречу туркам. Те, напротив, не сделали ни шагу.

– Глядите-ка, шелудивые псы несут нам выпить! – крикнул каймакан. – Эти поклонники Креста нас боятся. Будь я визирем, я бы им всем отрубил головы, хоть они и отреклись от своей религии. Головы снова не отрастают, клянусь бородой Магомета!

Кара и Китар, ничуть не испугавшись угроз, подошли к всадникам, с трудом таща тяжелые кувшины. Грозно рычавшие собаки были рядом со своими хозяевами. Они пересекли засеянное поле и оказались перед своими заклятыми врагами. Заря еще только занималась, и небо начинало розоветь. Всадников было двенадцать, впереди всех – свирепого вида каймакан, у которого за шелковым поясом торчало множество пистолетов и ятаганов, а на голове красовался огромный парчовый тюрбан с пучком облезлых страусовых перьев посередине.

– Мерзкие псы!.. – раздраженно заорал командир, завидев подходящих парней. – Сдается мне, вы заставляете себя ждать!

– Пророк запретил своим последователям пить вино, – дерзко ответил Кара.

– А у тебя длинный язык, христианин, – сказал каймакан, – если я тебя схвачу, то первым делом его отрежу. Ты за кого нас держишь? За неотесанных мужланов? За константинопольских грузчиков? Ну погоди, я с тобой разберусь!

– Не забывай, теперь я тоже в вере пророка.

– И давно? – с иронией поинтересовался каймакан.

– Шесть месяцев.

– Ты слишком поздно заметил, что наша религия – единственная, истинная и неповторимая.

– Я все время жил среди христиан, – сказал Кара.

– И ты усердно молишься, обратив лицо к Мекке?

– Да, утром, днем и вечером.

Каймакан расхохотался:

– Вскрой я тебе грудь и вынь оттуда сердце, я не нашел бы в нем никакой веры в пророка. Вы, канальи, отрекаетесь от веры ваших отцов, чтобы спасти свои шкуры, только и всего. Гляди, чтобы я тебя не застукал. Я ведь могу сюда быстро добраться и проверить, как ты молишься.

– Проверяй. Я молюсь на улице, и все меня видят.

– Поставьте кувшины и придержите собак, – приказал турок. – Мне их зубов отведать неохота.

Оба парня повиновались и собрались возвращаться на ферму.

– Эй!.. Назад, оборванцы! – рявкнул каймакан, спешившись и схватившись за огромную саблю.

Оба критянина, увидев, что и остальные турки тоже спрыгнули с лошадей и теперь вряд ли смогут их догнать, со всех ног бросились к ферме под защитой собак, которые лаем отпугивали коней.

– Подождите, я сейчас попробую вина и приду, чтобы сказать вам пару слов, – сказал каймакан. – Со мной шутки не проходят, клянусь бородой пророка!

Всадники, обрадовавшись выпивке, уселись вокруг кувшинов с белым, сладким, как сироп, вином, мало отличавшимся от того, что изготавливали из золотистого кипрского винограда, и взялись за него, не обращая внимания на ворчание своего командира. Они, должно быть, привыкли к этим вспышкам гнева и не придавали им значения.

Домоко вышел навстречу парням, на всякий случай прихватив с собой аркебузу: он опасался, что турки, всегда видевшие в христианах, в том числе и в отступниках, добычу, которой нет пощады, откроют стрельбу из пистолетов. Но мусульмане прилипли к кувшинам, ведь вино было таким сладким… А каймакан взял целый кувшин только для себя и с удовольствием пил из него, наплевав на Коран.

– Они собираются сюда заявиться? – спросил Домоко свояков.

– Будут на рассвете, – ответил Капа.

– Если не произойдет чуда, – заметил Домоко.

Он поднял глаза и посмотрел на небо. Звезды, проглядывавшие сквозь клочья тумана, стали постепенно гаснуть. На востоке небо начало светлеть.

– Светает, – тихо произнес Домоко.

Он вошел в комнату, откинул крышки кувшинов, чтобы тем, кто там сидел, легче дышалось, и сказал Мулею-эль-Каделю:

– Может, нам и придется дать сражение, но вы вылезайте только в самый последний момент. Дайте мне вдоволь наиграться с этими канальями.

– Их много?

– Тринадцать.

– Думаю, чтобы их атаковать, мне хватило бы и одного моего албанца.

– Подождите, синьор. Подставиться под турецкую саблю или поймать пулю вы всегда успеете. Вы ведь не хуже меня знаете, что турецкие солдаты бьются умело, не дорожа собственной жизнью.

– Знаю.

– Полезайте обратно, господа, и сидите тихо. Солнце всходит, и они явятся сюда с минуты на минуту.

Было слышно, как турки, придя в хорошее, даже слишком хорошее, расположение духа, галдят возле кувшинов с вином, видимо уже опустевших. Громче всех орал каймакан, на чем свет стоит проклиная христиан и рассыпая направо и налево страшные угрозы. Наконец они взгромоздились на коней и двинулись к ферме, причем с таким шумом, словно собрались брать ее приступом. Китар и Кара приготовили к бою аркебузы и ятаганы, загнали собак вглубь помещения и выглянули наружу.

Солнце уже величаво поднималось, одним махом погасив звезды и заставив туман рассеяться. Первым к ферме, с трудом держась в седле, подъехал каймакан.

– Где хозяин? – крикнул он.

– Вот он я, – отозвался Домоко, бесстрашно приблизившись к янычару. – Что тебе нужно?

– Ты тоже фальшивый мусульманин, ведь верно?

– Я верю в Коран.

– Все вы, отступники, так говорите: боитесь, что вам отрежут нос или уши.

– Я спросил, что тебе нужно, – сказал критянин, начиная понемногу закипать. – А угрозы прибереги для другого раза.