Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Женщина!.. – раздались удивленные голоса.

– Да, я женщина, но я справилась с обоими!

Потом, отшвырнув шпагу, презрительно бросила:

– А теперь делай со мной что хочешь.

Турок стоял в нерешительности, колеблясь между глубоким восхищением, которое вызывала эта женщина, и ненавистью: ведь он-то сам перед всем экипажем выглядел рядом с ней ничтожным и жалким.

– Я вас арестую, – заявил он. – Я обязан доставить вас в замок Хусиф.

– Тогда свяжи меня, – с иронией отвечала герцогиня.

– Такого приказа я не получал. На моей галере имеются каюты.

– А что ты думаешь сделать с моими друзьями?

– Это Хараджа будет думать и решать.

– Немного подумаю и я, – раздался голос человека в костюме капитана янычар, который проталкивался сквозь толпу моряков.

В это время Перпиньяно отбивался от семи или восьми мусульман, а папаша Стаке поддерживал его, с небывалой щедростью раздавая тумаки, которые вряд ли нравились недругам Креста. Услышав голос капитана янычар, Перпиньяно вдруг встрепенулся, раскидал противников и бросился к нему.

– Изменник! – бросил он в лицо янычару. – Получай!

И, сильно размахнувшись, изо всех сил влепил ему пощечину, похожую по звуку на удар хлыста.

Капитан янычар выругался и крикнул:

– Ага! Ты меня узнал? Я очень рад, но за эту пощечину ты мне ответишь, и расчет пойдет не на цехины и не на партии в кости!

– Лащинский!

Герцогиня с презрением отпрянула, словно брезгуя прикоснуться к этому человеку.

– Он самый, Медведь Польских Лесов, – отозвался капитан с нехорошей улыбкой. – Христианин дал Кресту пинка и сделался правоверным магометанином.

– Подлый отступник! – крикнула Элеонора. – Ты позоришь христианство!

– Зато взамен я приобрел симпатии прелестных гурий, что населяют магометанский рай, – отвечал поляк в своей обычной издевательской манере.

– Покончим с этим, – вмешался Метюб, начиная терять терпение. – Отведите эту женщину в каюту, отнесите раненого в лазарет, а всех остальных гоните в трюм. Не стоит терять время на пустые разговоры. Повинуйтесь, матросы.

– Вот как турки отплатили честным людям, которые пощадили пленных, – сказал обессиленный папаша Стаке. – Я говорил, их надо было скормить акулам.

– На что ты намекаешь, старик? – спросил Метюб. – Что за пленные?

– Да те, которые сидят в трюме моего галиота и которых мы имели неосторожность пощадить.

– Это экипаж шебеки, что ли?

– Да.

– Значит, желая показать вам, что и мы можем быть великодушными, они вас не закололи.

– Ну да, и Фамагуста тому пример, – сказал Перпиньяно.

– Меня там не было, – сухо бросил мусульманин.

Потом, обернувшись к своим людям, сказал:

– Поторопитесь, ветер крепчает.

– Пусть раненого понесут мои люди, – властно сказала герцогиня.

– Пускай несут, – ответил турок. – Дайте дорогу, расступитесь.

Л’Юссьера положили на покрытую тканью доску, Никола постарался по возможности остановить обильно текущую из раны кровь, и четверо греков подняли носилки.

Бедный виконт, и так обескровленный болотными пиявками и измученный жестокими лишениями, которым его подвергла племянница паши, так и не пришел в себя.

Бледный как мертвец, с закрытыми глазами, он, казалось, не подавал никаких признаков жизни.

Герцогиня подошла к нему. Она была так же бледна, как ее жених, но на этот раз в глазах ее не блеснуло ни слезинки.

Мусульманам, которые внимательно ее разглядывали, ей хотелось показать себя достойной того имени, что она носила в Фамагусте. Капитан Темпеста, будь он мужчина или женщина, не мог проявить слабость даже перед лицом такого страшного несчастья.

Она осторожно взяла в руки голову раненого и долгим поцелуем поцеловала его в лоб.

– Ступай, мой храбрец, – шепнула она, словно он в своем беспамятстве мог ее услышать. – Элеонора за тебя отомстит.

Потом сделала знак грекам, державшим носилки.

Ряды турок расступились.

Четверо греков, за которыми шли Элеонора, Эль-Кадур и экипаж галиота, прошли по перекидному мостику на ют галеры.

Их быстро догнали Метюб и поляк, послав своих людей освободить экипаж шебеки, сидевший в трюме галиота в цепях.

– Несите его в лазарет, – сказал капитан Хараджи. – А ты, госпожа, следуй за мной.

– Почему ты не оставишь меня возле него? – спросила Элеонора. – Он мой жених.

– Я не получал приказа на этот счет, – ответил Метюб. – Это будет решать Хараджа, когда мы прибудем в Хусиф.

– Позволь хотя бы навестить его до захода солнца, перед тем как твоя галера причалит в заливе.

– Если это сможет доставить тебе удовольствие, я разрешу. Хотя ты и жестоко оскорбила меня перед матросами и победила в поединке перед лицом племянницы паши, развеяв легенду, что ни один клинок не может меня одолеть, кроме разве что Дамасского Льва, я тобой восхищаюсь.

Герцогиня удивленно смотрела на него: ей не верилось, что в этом мусульманине, наверное не менее жестоком, чем его соотечественники, может теплиться искра великодушия.

– Да, я восхищаюсь тобой, госпожа, – повторил турок, заметив ее удивление. – Я прежде всего солдат, и, будь мой противник мужчина или женщина, турок или христианин, я высоко ценю смельчаков, может даже выше, чем их ценит Хараджа. И я горд, что померился силами с той, что победила Дамасского Льва.

– Поэтому ты и позволишь мне навестить виконта?

– Да, нынче вечером.

– Ты велишь, чтобы его лечили?

– Как моего брата. Но при одном условии.

– Каком?

– Ты научишь меня, госпожа, тому секретному приему, о котором я даже не слышал, но которым ты меня сразила, клянусь пророком! Если бы ты захотела окончательно меня победить, я бы не командовал сейчас этой галерой. Я на твоем месте, наверное, не был бы столь великодушен, особенно в присутствии такой женщины, как Хараджа.

– А как ты думаешь, что сделает со мной племянница паши?

– Не знаю, госпожа, – ответил турок. – Хараджу невозможно понять до конца и тем более угадать, о чем она думает. Она капризна, как ветер, как волны Средиземного моря. Пойдем. Мне надо организовать буксировку галиота и еще много чего надо сделать.

Как ни хотелось герцогине пойти в корабельный лазарет, она покорно спустилась за турком в каюту на корме.

Они прошли кубрик, и Метюб остановился перед массивной дверью.

– Входи, госпожа, и будь спокойна. Пока ты на борту моей галеры, тебе нечего бояться.

– Я беспокоюсь о виконте.

– Сейчас с ним рядом корабельный врач, и он будет заботиться о нем, как если бы это был я.

Он открыл дверь и впустил герцогиню в уютную каюту, обставленную с поистине восточной роскошью. Он быстро запер за ней дверь и приказал двоим матросам, вооруженным саблями и пистолетами, которые спустились следом за ними: