Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Никого не впускать. Вход разрешен только капитану янычаров.

Когда он снова поднялся на палубу, матросы уже взяли галиот на буксир, и галера медленно двинулась на север, снова поймав бриз, который возле берега был совсем слабым.

Не успел Метюб отдать несколько распоряжений офицерам и бригадирам гребцов, как к нему подошел поляк, который только что вышел из корабельного лазарета.

– Раненый очень плох, – сказал он. – Пулю извлечь невозможно, к тому же этот кусок свинца повредил важные органы.

– Легкое задето? – нахмурившись, спросил мусульманин.

– Левое пробито насквозь.

– Значит, он умрет?

– Ну… – сказал поляк, покачав головой, – удар меча был бы менее опасен.

– Это меня очень беспокоит, – сказал турок после короткого молчания. – Я обещал Харадже доставить их всех живыми.

– Подумаешь, одной помехой меньше.

– Зачем ты так говоришь, капитан?

– Мне пришла в голову одна идея. Скажи мне, ведь ты давно знаешь Хараджу. Как думаешь, что она сделает с Капитаном Темпестой?

– Тот же вопрос мне только что задала эта женщина. Пойди догадайся, что у шальной девицы на уме. Я не могу тебе ответить.

– Она ее убьет?

– Сдается мне, она сильно разъярилась против этой опасной фехтовальщицы.

– Я этого не допущу.

Мусульманин улыбнулся почти с сочувствием:

– Слушай, капитан, разве ты не знаешь, что Харадже покровительствует великий адмирал и плевать она хотела на Мустафу и даже на самого Селима?

– Ни боже мой!

– Эй, ты что, позабыл, что ты мусульманин? – рассмеялся Метюб.

– Ну, значит, клянусь бородой пророка!

– И что ты думаешь предпринять?

– Если я донесу на эту женщину, что она христианка, она должна будет принадлежать мне, – сказал поляк.

– Не думаю, что Хараджа с этим согласится, капитан.

– Горе ей, если задумает убить пленницу! – угрожающе рявкнул Лащинский.

– Ха! – хитро осклабился турок. – Тебе что, так нужна жизнь этой христианки?

– Я не обязан тебе объяснять, капитан.

– Ну и не надо.

– Где эта женщина?

– В третьей каюте по левому борту.

– Мне надо ее увидеть.

– Я не получал приказа тебе это запрещать, – сказал турок. – Но помни: ты не должен к ней прикасаться или прибегать к какой-нибудь грубости.

– Дьявол бы тебя побрал, пес турецкий, – прошептал поляк, уходя. – Будьте вы все прокляты, вместе с вашим Магометом!

В мрачном расположении духа он спустился по лестнице и сделал часовым знак отойти. Ключ торчал в замочной скважине, он повернул его и вошел в каюту:

– Вы позволите, синьора?

Герцогиня сидела на диване возле окна, выходившего на корму, погрузившись в свои мысли. Глаза ее пристально глядели в море, и, судя по слезам, блестевшим на длинных ресницах, мысли эти были невеселые.

– Синьора, – повторил поляк, решив, что она его не расслышала из-за шума волн, бившихся о корабль.

Герцогиня и теперь не пошевелилась.

– Да будь она неладна, эта борода пророка, и все турчанки, вместе взятые! – крикнул капитан, начав сердиться. – Сколько можно повторять? Я вам не раб какой-нибудь!

Герцогиня вздрогнула и вдруг вскочила, как львица, гордо выпрямившись перед Польским Медведем. Глаза ее горели, лицо залилось румянцем.

– Нет, вы не раб, вы предатель! – сказала она с дрожью в голосе. – Даже бедный раб не отрекся бы от своей веры, как отреклись вы, капитан Лащинский.

– А кондотьеру все едино: что Магомет, что Христос, что Крест, что Полумесяц, – отвечал поляк. – Зато вы не сможете угадать ни что у меня на уме, ни во что я верую в душе. И потом, своя шкура дороже любой религии.

– И вы явились сюда, на Кипр, где герои сражаются, зная, что их все равно ждет смерть, чтобы покрасоваться своей шпагой? Вы кого собрались защищать? Рычащего Льва Святого Марка или Полумесяц?

– А мне хватает просто ввязаться в драку, как и всем настоящим рыцарям удачи, синьора. Вера! Отечество! Для нас это пустые слова. Какая мне разница, на чьей стороне сражаться: русских или германцев, татар или китайцев, мусульман, христиан или буддистов? Но я сюда явился не для того, чтобы дискутировать, синьора. Эти мы займемся в более подходящем месте и в более подходящее время.

– Тогда для чего вы сюда явились, господин Лащинский?

Вместо ответа поляк высунулся в коридор удостовериться, что поблизости никого нет, потом аккуратно закрыл дверь и подошел к герцогине, которая смотрела на него с тревогой.

– Вам известно, куда везет вас Метюб?

– В замок Хусиф, – ответила Элеонора.

– Точнее, к Харадже, к племяннице паши.

– И что?

– Интересно, какой прием окажет вам эта женщина, снискавшая себе печальную славу беспощадной жестокостью?

– Да, она не особенно любезна.

– Могу вам сказать, она разъярена и не простит вам такого ловкого надувательства.

Герцогиня бросила на него быстрый и острый, как игла, взгляд.

– А! – глухо сказала она. – Значит, вы с ней виделись.

– Я этого не отрицаю.

– И конечно, сообщили ей, что я женщина, верно, господин любитель приключений и бывший христианин?

– Этого я вам не говорил, – ответил поляк, но смущенный вид его выдал.

– Врете, как и положено предателю! – гневно крикнула герцогиня. – О том, что я женщина, знали только вы и очень немногие из моих друзей, но они на предательство не способны.

– У вас нет ни одного доказательства, чтобы меня обвинять.

– Доказательство написано у вас на лице.

– Лицо часто обманывает, и хватит об этом. О господи! Не выводите меня из себя и дайте закончить! Я сюда пришел не как враг, а как друг, готовый всем рискнуть, только бы спасти вас.

– Вы!

– Но ведь я еще кое-чего да стою, а, синьора? Хоть я и отступник, мусульмане ценят меня больше, чем ценили христиане. И доказательство тому – форма, которую я ношу.

– И вы явились сюда, чтобы меня спасти?

– И вас, и остальных.

– И виконта?

Поляк секунду колебался, потом сказал:

– Да, если вы так хотите и если он выживет.

– О боже! – побледнев, вскричала герцогиня. – Его рана может оказаться смертельной?

– Смертельной вряд ли, но очень тяжелой – да, и не знаю, сможет ли он выкарабкаться. У этих проклятых турок есть такие специальные пули, которые раскалываются, войдя в кость.

Герцогиня упала на диван, закрыв лицо руками, и разрыдалась.

– Полноте, – сказал поляк. – Мне жаль видеть ваши прекрасные глаза в слезах, да и Капитан Темпеста не должен выказывать слабость ни перед кем. Впрочем, я же не сказал, что корабельный врач считает раненого безнадежным. Я видел, как выздоравливали и не от таких ран, когда воевал с русскими татарами.

– Может быть, вы и правы, – сказала герцогиня, утерев слезы и встав с дивана. – Скажите, чего вы хотите?

– Я уже сказал: спасти вас всех.