Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Он вылез первым и внимательно вгляделся в темноту. На палубе никого не было, не светилось ни одного огонька.

– Захоти турки сейчас нас расстрелять, им будет трудно собрать нас вместе, – пробормотал он себе под нос.

Он вслушивался и вглядывался в темноту, пока все остальные, сняв башмаки, чтобы не топать, собирались вокруг него.

– Никого? – вполголоса спросил Перпиньяно.

– Подождите, дайте еще послушать.

С верхней палубы доносились тяжелые шаги часовых, на твиндеке [15] Межпалубное пространство внутри корпуса грузового судна. поскрипывали пиллерсы, вторя усилию корабля двигаться вперед, в борта мерно бились волны.

– Похоже, никому до нас нет дела, – сказал папаша Стаке. – Молчание и тайна, как выражаются в трагедиях. Держитесь вместе, а появится хоть один турок, душите его немедленно, причем так, чтобы он пикнуть не успел.

– Пора, – прошептал Перпиньяно, – может быть, залив Хусиф уже недалеко.

– Не нагоняйте страху, синьор, – отозвался старик. – Сейчас это ни к чему.

Он прислонился к борту и медленно, с величайшими предосторожностями двинулся вперед. За ним, ухватившись за его куртку, шел Перпиньяно, потом Никола, а потом и остальные, держась за руки, чтобы не потерять друг друга в темноте.

Папаша Стаке и в самом деле видел в темноте, как кошка, он обошел все бортовые кулеврины, ни разу не споткнувшись и не разбив себе носа.

Дойдя до кормовой части твиндека, он пошел вдоль переборки, нащупывая руками дверь, ведущую в склад, где хранились запасные паруса, швартовы и инвентарь.

Найдя ручку, старик повернул ее и толкнул дверь. Она открылась без усилий.

– Отступник сдержал свое обещание, – прошептал он, глубоко вздохнув. – И на этот раз Польский Медведь умрет.

Он обернулся к товарищам и сказал:

– Стойте здесь, а мне дайте огниво и трут.

– Вот они, папаша Стаке, – отозвался Никола.

– Трут сухой?

– Займется сразу.

– Прекрасно: через полминуты все будет сделано. Не шевелитесь, а главное – не разговаривайте.

Старый помощник капитана взял огниво и трут и на четвереньках нырнул в помещение склада. Перед ним громоздились ящики, канаты, флагштоки, цепи, свернутые паруса, нашелся даже бочонок смолы. Чтобы посветить себе, он зажег трут.

– Э, да тут все просмолено, ох и полыхнет! Поджарит Полумесяц!

Бочонок со смолой стоял совсем рядом, и папаша Стаке, собрав несколько горстей пеньки, поджег их, а потом раскидал по парусам и бросил на бочонок.

Сначала он увидел облако дыма, а потом блеснуло пламя, и старик бросился наружу, оттолкнув Николу и Перпиньяно, которые уже собирались лезть за ним.

– Бегом в трюм! – прошептал он. – Через полчаса вся галера будет в огне!

Солнце только что село, когда Метюб, как и обещал, спустился в каюту к пленной герцогине, чтобы сопроводить ее в корабельный лазарет, где метался и стонал виконт, у которого судовой врач безуспешно пытался извлечь пулю из груди.

Герцогиня его ждала. Она провела день в большой тревоге, поскольку ни с кем не виделась и не имела никаких известий о своем женихе. Лащинский тоже не показывался, скорее всего, чтобы не вызвать подозрений. После трагических переживаний, выпавших на долю Элеоноры, ее неуемная энергия, казалось, угасла.

Собрав несколько горстей пеньки, он поджег их, а потом раскидал по парусам и бросил на бочонок.

– Ну, как там? – спросила она с тревогой.

– Хусиф еще не показался на горизонте, – ответил Метюб, пребывая в дурном расположении духа. – Штиль продолжается, и галера движется как черепаха.

– Я спросила не про Хусиф, – сказала герцогиня. – Меня волнует состояние виконта.

– Врач пока ничего не может сказать, синьора. Пуля все еще в теле пациента, и извлечь ее не получается.

– Значит, он умрет! – испуганно вскрикнула Элеонора.

– Что ты такое говоришь, синьора? Я в Никозии тоже получил пулю в грудь, и никто не смог ее вытащить, однако я до сих пор жив, и она меня ни капельки не беспокоит. Когда ей надоест шляться по моему телу, она обнаружится где-нибудь под кожей, и я ее сам выну, сделав простой надрез.

– Ох, от ваших слов у меня отлегло от сердца.

– Не могу сказать, что состояние виконта так уж хорошо. Рана тяжелая, и быстро она не заживет.

– Я могу увидеть его?

– Я ведь тебе обещал. Но прежде чем мы дойдем до Хусифа, ты научишь меня твоему знаменитому удару. Мне не терпится его усвоить.

– Научу, но не сейчас. Завтра, когда подойдем к Хусифу, или уже у Хараджи.

– О, только не при ней, – живо отозвался мусульманин. – Другой возможности может уже не представиться.

– То есть вы хотите сказать, что она убьет меня раньше, чем я научу вас этому приему? – сказала герцогиня с горькой иронией.

– Я не в состоянии угадать мысли этой странной женщины, – отвечал Метюб. – Пойдем, синьора, надо торопиться, уже стемнело.

Он снял с себя белый шерстяной плащ с широкой красной полосой по подолу и с серебряными кистями и накинул его на плечи герцогини, надвинув ей капюшон до самых глаз.

– Пойдем, синьора.

Они вышли из каюты и поднялись на палубу. У бортов дежурили редкие часовые, поскольку в этот час море было спокойно, царил штиль, который на недели обездвиживал корабли, курсировавшие в межтропических зонах.

Однако герцогиня сразу заметила человека в длинном темном плаще, он махнул ей рукой.

Это был поляк.

Вслед за Метюбом она пересекла верхнюю палубу, спустилась на батарею, освещенную двумя фонарями, и вошла в узкое помещение, служившее лазаретом.

В палате было две дюжины подвесных коек, чтобы раненые и больные не страдали при сильной качке. На одной из коек, сгорбившись, сидел старый турок с длинной белой бородой, желтым пергаментным лицом и смуглой, как у арабов, кожей.

– Он там, – сказал Метюб, обернувшись к герцогине. – Я подожду тебя на палубе.

Герцогиня подошла к койке, над которой горела подвешенная на стене лампа.

Старый турок, услышав слова капитана, быстро отодвинулся в сторонку.

Виконт, казалось, спал. Он был все так же бледен, лицо покрывали капли липкого пота, под глазами залегли темные синие круги. Он дышал со свистом, и в глубине груди слышалось глухое бульканье, словно кровь пыталась прорваться наружу сквозь рану.

– Он умирает? – спросила герцогиня у врача, который смотрел на нее с живым интересом.

– Нет, госпожа, – ответил старик на мягком наречии сынов пустыни. – Не бойся, по крайней мере пока.

– Он поправится?

– Все в руках Аллаха.

– Если ты настоящий табиб [16] Табиб – врач, лекарь. , ты должен знать.