Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Греки и папаша Стаке, чтобы отвести от себя подозрение и обмануть турок, старательно лили воду в это пекло, которое и не собиралось гаснуть, мужественно терпели вихри искр и едкий дым, раздиравший горло. Но все было напрасно. Огонь разрастался, и языки пламени охватили уже почти всю корму парусника.

Они прорывались сквозь обгоревшие палубные доски шканцев и обшивку широких бортов, и капли смолы текли с обшивки на бимсы.

Твиндек и батарейные палубы уже настолько заполнились дымом, что спуститься туда было невозможно. Один за другим с грохотом падали пиллерсы, и занялся степс бизань-мачты.

Метюб все еще не терял надежды сохранить свою прекрасную галеру. Он принял мудрое решение залить водой пороховой погреб, чтобы порох не вспыхнул и корабль не взлетел на воздух, и с превеликой осторожностью велел спускать на воду шлюпки. Пока не поздно, можно было спастись на галиоте, который все еще был на буксире у галеры.

Все эти меры он принял как раз вовремя, потому что полчаса спустя, несмотря на все усилия мусульман, огонь охватил-таки пороховой погреб. Теперь уже пылала вся корма, и столбы искр, подхваченные ночным бризом, дождем падали на галиот, грозя поджечь мачты.

Этого и ждал Никола. В панике и бедламе, царившем на галере, никто не заметил его отсутствия. А он тем временем уже сделал все, чтобы галиот быстро загорелся, рассыпав под палубой порох и разлив смолу и деготь.

К этому моменту Метюб уже понял, что с огнем, быстро пожиравшим все вокруг, бороться бесполезно, и собирался отдать приказ покинуть корабль и спасаться на галиоте. Но вдруг на палубе раздались испуганные крики:

– Он загорелся! Он загорелся!

– В чем дело? – крикнул капитан Метюб, пробираясь сквозь дым.

– Галиот загорелся!

– Это конец, – в гневе произнес мусульманин. – Так хотел Аллах, и так было предначертано.

Вспышку гнева сразу погасил врожденный турецкий фатализм.

Однако он не желал считать себя побежденным.

– Лейте воду, матросы, больше воды! Мы не можем потерять корабль, который нам доверила племянница великого адмирала! – кричал он с необычайной энергией. – Не все еще потеряно.

Но чтобы залить пламя, пожиравшее уже весь корабль, требовались иные средства, а не ведра с водой.

Тут даже помпы не помогли бы, будь они в удвоенном количестве.

Огонь пробил себе дорогу сквозь прогоревший настил шканцев и перекинулся на верхнюю палубу. Начавший крепчать ветер раздувал его все сильнее, и казалось, это мириады чертенят пляшут под палубным настилом, который ходит волнами.

Дерево потрескивало и корчилось, а пламя уже распространялось не только вширь, оно взлетало вверх, пожирая толстые балки из смолистых черноморских сосен.

Вся корма превратилась в огромную печь, из которой, как из жерла вулкана, вылетали клубы красного, желтого, черного и белого дыма, заволакивая все вокруг, насколько видит глаз, и окрашивая в мрачные цвета и море, и паруса, и лица людей.

Неистовый вихрь из искр и пепла кружил вокруг галеры, то и дело слышались хлопки взрывающихся бочонков со смолой и дегтем, и на палубу, сметая все на своем пути, картечью сыпались горящие головешки, заставляя отступать и турок, и христиан.

– Все кончено, – сказал папаша Стаке, отбрасывая прочь ведро. – Если мы отсюда не уйдем, то просто изжаримся, как бифштексы.

Стоявший позади него поляк спросил:

– Ты что, и вправду так думаешь?

– Самое время удирать, капитан, – ответил старый морской волк. – Если еще помедлим, у нас под ногами рухнет палуба, и тогда спокойной ночи всем!

– Где Эль-Кадур?

– Возле виконта.

– Я пойду займусь герцогиней и раненым.

– Поторопитесь, синьор, скоро под нами потечет расплавленная смола.

В этот момент прибежал Метюб, а с ним часть экипажа.

– Так мы уходим? – спросил поляк, остановив его.

– Галере конец, – с отчаянием махнул рукой турок.

– Это и так все видят.

– До берега будем добираться на шлюпках.

– Все поместимся?

– Надеюсь. Ступайте, спасайте синьору.

– Это моя забота, – ответил поляк.

Он бегом бросился через палубу в лазарет, а турки тем временем столпились у бортов, чтобы занять места в шлюпках.

Когда поляк появился в лазарете, Эль-Кадур как раз поднимал виконта на руки.

– Займись госпожой, – сказал ему Лащинский, – а я займусь виконтом. Табиб, помоги мне!

– Уходим с галеры? – растерянно спросила герцогиня.

– Да, синьора, – ответил отступник. – Палуба вот-вот обвалится, и мачты тоже рухнут.

– А Перпиньяно и папаша Стаке?

– Я не знаю, где они. Тут везде такой бедлам… Надо торопиться, синьора, иначе нам не достанется места в шлюпках.

Он завернул в одеяло виконта, снова потерявшего сознание, поднял его на мощных руках и пошел за герцогиней, которую Эль-Кадур почти силой тащил к твиндеку, где уже было полно огня и дыма.

Старый врач ушел вперед, чтобы приготовить для раненого место в шлюпке.

На верхней палубе галеры царила страшная неразбериха. Едва Метюб дал команду покинуть судно и спасаться, как матросы ринулись занимать места в шлюпках, которые были пришвартованы у правого борта, а поскольку все сразу спуститься не могли, то у талей завязалась отчаянная драка. В ход пошли кулаки, пинки и даже ножи.

Метюб и его офицеры тщетно пытались навести на посадке хоть какой-то порядок. Их никто не слушал, дисциплины на борту галеры больше не существовало.

Папаша Стаке прекрасно себе представлял, что сейчас будет твориться на судне, и любой ценой решил получить шлюпку для герцогини и раненого виконта. Он вцепился в трос, соединявший тали и под прикрытием мощных плеч Перпиньяно и Симоне отбивался от напиравших матросов.

– Это шлюпка для синьоры, бездельники! – орал он. – Никто в нее не сядет! Ко мне, синьор Перпиньяно! Бейте этих мошенников!

Группа мусульман набросилась на греков и венецианцев, пытаясь завладеть шлюпкой и свирепо выкрикивая:

– Вон отсюда, гяуры! Спихивай их в воду!

Один из турок кинулся на старого помощника капитана, но папаша Стаке, даже не оборачиваясь, дал ему такого пинка в живот, что тот свалился почти замертво.

Перпиньяно увидел висевший на фальшборте топор, поднял его над головами нападавших матросов и крикнул:

– Назад, или я размозжу вам головы!

Греки и Симоне тоже не бездействовали: они молотили неверных кулаками и ногами, с радостью используя возможность отыграться за все унижения, и еще как молотили! Метюб старался спасти герцогиню, чтобы научиться ее знаменитому секретному удару, и тоже решил вмешаться: он со свистом принялся крутить саблей над головами матросов.

– Пошли отсюда! – взревел он, раздавая направо и налево удары плашмя. – Я должен доставить Харадже эту госпожу и христиан, и я свое слово сдержу. Убирайтесь, или моя сабля прольет мусульманскую кровь!