Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

В этот момент на палубе появились герцогиня с Эль-Кадуром, а за ними судовой врач и поляк несли раненого.

– Расступись! – рявкнул араб. – Сначала синьора!

Пока греки и Перпиньяно, с помощью Метюба, расталкивали турок, чтобы дать дорогу герцогине, между ними и остальными христианами вклинилась группа матросов, старавшихся на бегу увернуться от дождя искр и копоти.

Они оттеснили к противоположному борту поляка, который шел, держа на руках раненого, и не успел дойти до остальных.

– Вот и подходящий момент, – прошептал он про себя. – Да помогут мне дьявол и Магомет!

Не различая в толпе ни герцогини, ни венецианцев, ни греков, которых тоже оттеснили к борту, он обернулся к врачу:

– Спасайся сам, обо мне не думай. Я позабочусь о раненом. И давай быстрее, иначе тебе не достанется места в шлюпке.

Он удостоверился, что его никто не видит, поскольку в этот момент палубу заволокло дымом, быстро перелез через борт, крепко держа бесчувственное тело виконта, и решительно прыгнул в море. Они ушли под воду, подняв тучу брызг и пены, а вынырнул поляк уже один.

– Пусть теперь его выловят, – пробормотал негодяй себе под нос. – В конце концов, он и так был почти мертвец, и вряд ли даже знаменитый табиб смог бы его спасти.

На поляке была тяжела кираса, сбоку болтался меч, и потому он энергично поплыл к галере, обогнув ее с носа.

Он стремился доплыть до шлюпок, которые отчаливали от судна с другой стороны и уже выходили в открытое море.

Одна из шлюпок только что отчалила, в ней сидело с полдюжины мусульман.

– Ко мне, матросы! – крикнул поляк. – Не дайте погибнуть капитану янычар!

– Мы и так перегружены, – ответил чей-то голос.

– А ну, остановитесь, канальи, иначе я отрежу вам уши! Меч еще при мне!

– Одно местечко есть! – отозвался другой голос. – Залезай, капитан.

Он быстро перелез через борт, крепко держа бесчувственное тело виконта, и решительно прыгнул в море.

Поляк отлично плавал, а потому в четыре гребка достиг шлюпки, и моряки помогли ему забраться.

– Гребите прямо к берегу, – быстро сказал он. – Получите пятьдесят пиастров премии.

Он устроился на корме, взял в руки румпель, и шлюпка пошла к берегу, до которого было миль пять-шесть.

Когда они огибали корму галеры, поляк увидел, как в шлюпку спускалась герцогиня, которую охранял Эль-Кадур.

– А остальные пусть себе горят, – пробормотал он. – Мне важно, что она осталась жива. Гребите! И не позволяйте себя догнать, иначе нас потопят!

Галера и галиот горели, словно две серные спички. Огонь, с которым больше никто не воевал, быстро распространялся и уже добрался до мачт.

Занялись паруса и реи, засыпая палубы горящими головешками и лохмотьями парусины.

А на верхней палубе кипела ожесточенная борьба: турки дрались за места в шлюпках, которых не хватало на всех.

Время от времени кто-то падал в воду, а кого-то и сталкивали, и в клубах дыма и отсветах пламени раздавались испуганные крики.

Когда же на оба пылающих корабля подул ветер, стало видно, что по фальшбортам, как призраки, озаренные адским пламенем, мечутся люди в горящей одежде.

Старый седобородый помощник капитана, смертельно бледный, стоял навытяжку на салинге пылающей, как факел, грот-мачты и широко открытыми глазами глядел на пламя. Похоже, он сошел с ума. Беспорядочно жестикулируя, он все повторял знаменитые слова Селима I:

– Вот жаркое дыхание моих жертв! Я чувствую, оно уничтожит и ислам, и мой сераль, и меня самого!

Стоя на корме с румпелем в руке, поляк с ужасом наблюдал эту жуткую сцену, а турки изо всех сил налегали на весла.

И галера, и галиот были объяты пламенем от носа до кормы, от трюма до салингов.

Реи с грохотом падали вниз, калеча или убивая всех, кто еще оставался на борту и не решался броситься в воду. Рушились фальшборты, лопались стекла палубных надстроек, летели в море обломки батарейной палубы и куски обшивки, а посреди этого ада раздавался испуганный вой тех, кто остался в живых.

Все шлюпки, нагруженные сверх всякой меры, спешили отойти от галеры, не заботясь об оставшихся на борту матросах, которые теперь целыми группами бросались в воду под дождем горящих обломков, летевших с мачт.

Поляк, внимательно смотревший по сторонам, заметил и шлюпку, в которую села герцогиня с христианами, и ту, где сидел Метюб.

– Я был бы больше доволен, если бы проклятый турок сгорел, – пробормотал он, нахмурив лоб. – Этот тип может все испортить. Ну да ладно! Неугодного всегда можно потихоньку убрать: нож в спину между лопаток – и дело сделано. А впрочем, кто знает? Может, удастся сделать из него ценного союзника, а также…

Его рассуждения прервал мощный взрыв, напугавший экипажи шлюпок и поднявший волну. На галиоте загорелся и взорвался склад боеприпасов. Мачты маленького парусника завалились, а сам он раскололся на части. Все, включая галеру, заволокло густым облаком, а потом галиот стал стремительно погружаться носом вверх, обнажив бушприт, на котором еще висели кливера.

– Скоро и второй отправится туда же, – проворчал поляк. – Эй, матросы, шевелитесь, навалитесь на весла. Через полчаса будем на берегу.

Матросы-мусульмане вряд ли нуждались в том, чтобы их подбадривали. В страхе, что их настигнут те, кто пустился вплавь, они налегали на весла, упираясь ногами в скамьи.

Легкая шлюпка впереди всех летела по волнам, оставив за собой ту, в которой сидела герцогиня. Греки тоже гребли изо всех сил, стремясь достичь суши быстрее, чем мусульмане, и попытаться убежать.

Около трех часов утра, когда галера тоже начала тонуть, поляк выпрыгнул из своей шлюпки на берег. За узкой береговой полосой громоздились высокие скалы. Они обрывались почти отвесно, и казалось, не было никакой надежды их пройти.

– Надо подготовиться сыграть страшную роль и изобразить ужас и отчаяние, – прошептал кондотьер, который, несмотря на все свое нахальство, выглядел очень бледным. – Как воспримет герцогиня весть об исчезновении виконта? Поверит ли она мне?

К берегу одна за другой приставали еще шлюпки.

Шлюпка герцогини шла все время впереди, шлюпка, где сидел Метюб и полторы дюжины матросов, не отставала от нее ни на шаг. Остальные четыре шлюпки, сильно перегруженные, пришли намного позже.

– Уж лучше бы море поглотило их все, кроме шлюпки герцогини, – прошептал Лащинский. – А теперь я уж и не знаю, когда и как удастся избавиться от этих пиявок.

Шлюпка, где находились христиане, причалила в двадцати шагах. Кондотьер приготовился играть роль и уже прижал к груди намокшую одежду, с которой ручьем стекала вода.