Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Когда небо стало светлеть, Бен-Таэль указал хозяину на высокие башни Хусифа, что возвышались на огромной скале над морем.

– Мы будем там через полчаса, может быть, через три четверти часа, господин, – сказал он. – Здесь надо ехать помедленнее: вниз ведет очень крутая тропа.

Проехав болота, безлюдные в этот час, конвой начал подъем на скалы, постоянно понукая коней. Несчастные скакуны выглядели совсем измученными.

Едва кавалькада добралась до небольшой площадки, над которой высился замок, как часовые подали сигнал тревоги.

Несколько минут спустя подъемный мост с грохотом опустился, и толпа янычар и матросов, вооруженных мушкетами, рассредоточилась по краю рва, готовая дать отпор всадникам.

Мулей-эль-Кадель велел эскорту остановиться и один выехал навстречу солдатам, уже готовым стрелять.

– Я Дамасский Лев! – крикнул он, подняв правую руку. – Предупредите племянницу Али-паши о моем прибытии.

Из сотни глоток одновременно вырвался крик восторга:

– Здоровья и долгой жизни Мулею-эль-Каделю!

Ряды янычар и матросов смешались, и все ринулись приветствовать знаменитого воина, такого юного, но уже снискавшего себе славное имя в войске мусульман.

– Хараджа еще спит? – спросил Мулей, когда радостные крики поутихли.

– Уже встает, господин, – ответил подбежавший раб. – Ее уже предупредили о вашем прибытии, господин.

– Тогда дайте мне проехать.

Он знаком велел конвою следовать за ним и въехал на парадный двор, где его уже ожидали капитаны.

Тем временем прибежали рабы с блюдами, на которых дымились чашечки с кофе и были разложены сласти.

Едва Мулей-эль-Кадель спешился и выпил чашечку великолепного мокко, как ему навстречу выбежал дворецкий замка со словами:

– Моя госпожа ждет тебя, господин. Не угодно ли следовать за мной?

– Одному?

– Да, она хочет видеть тебя одного, – ответил дворецкий.

Мулей обернулся к Бен-Таэлю, стоявшему сзади, и шепнул ему на ухо:

– Пусть мои люди не разоружаются. Будьте готовы ко всему.

Тот понимающе кивнул головой.

– Пойдем, веди меня, – сказал Мулей дворецкому.

Они поднялись по парадной лестнице, и Мулея провели в просторный зал, где Хараджа и герцогиня когда-то вместе обедали.

Племянница паши, как и в тот раз, сидела, облокотившись на стол. На ней было закрытое платье свободного покроя из белого шелка, с отворотами из голубой камчатной ткани и вышивкой серебром.

– Это ты, Мулей-эль-Кадель, – сказала она тягучим, чуть глуховатым голосом, не двигаясь с места. – Вот уж не думала, что когда-нибудь снова увижу, как ты входишь в этот замок. Зачем ты сюда явился?

– Спросить тебя, нет ли вестей от той христианки, что ты сначала принимала у себя как гостью, а потом послала за ней вдогонку своего капитана.

Глаза Хараджи вспыхнули мрачным огнем, лицо зарделось.

– А! Та самая женщина, что явилась сюда в костюме капитана? – спросила она с сардоническими нотками в голосе.

– Да, та самая, – твердо ответил Мулей-эль-Кадель.

– А! – произнесла еще раз племянница великого адмирала.

– Где она? – спросил Дамасский Лев почти угрожающе.

– Кто знает?

– Она здесь?

– Если бы она сюда явилась, не знаю, Дамасский Лев, нашел ли бы ты ее живой.

– Значит, Хараджа, как всегда, жестока?

– Как всегда.

– Ты должна знать, где она. Я знаю, галера Метюба настигла галиот с христианами на борту и взяла его на абордаж.

Хараджа резко подалась вперед, как дикий зверь, готовый к прыжку.

– Он ее арестовал! – крикнула она, вскочив на ноги, и лицо ее исказила гримаса ярости. – Кто теперь осмелится вырвать ее из моих рук?

– Я здесь для того, чтобы ты мне выдала ее, а заодно и христиан, что ее сопровождают.

– И ты, мусульманин…

– Да, я их поддерживаю, – холодно сказал Мулей-эль-Кадель.

– И ты думаешь, узнай об этом Мустафа или Селим, они закроют на это глаза?

– Пусть только попробуют отдать войскам приказ арестовать меня: я кумир военного лагеря, и никто не посмеет даже прикоснуться к Дамасскому Льву.

– Будет достаточно шелкового шнурка, присланного из Константинополя.

– Константинополь слишком далеко, – насмешливо сказал Мулей.

– Там хватает быстрых галер, и дней через пять-шесть шнурок будет здесь.

– И ты сможешь на меня донести?

Хараджа подошла к нему, положила ему на плечи руки и, посмотрев на него долгим, пристальным взглядом, сказала осипшим голосом:

– Что же ты сделал с моим сердцем, гордый Дамасский Лев? Я знаю, ты сначала сжег его своим взором, а потом изорвал в клочки. А знаешь, Мулей-эль-Кадель, я ведь тебя любила, так сильно, как может любить такая женщина, как я, а ты презирал мою любовь! Но я не просто женщина, я племянница великого адмирала, мой дядя владеет флотом, который оспаривали многие паши. Я не стану тебе рассказывать о своих муках; я одна знаю, сколько бессонных ночей провела, думая о тебе, отважном молодом воине. В мусульманском лагере только и говорили что о твоих героических подвигах. Я много раз видела, как ты скакал по полю боя и тебя не страшили ни копья, ни мечи венецианцев, ни огонь аркебуз и кулеврин. Со своей непобедимой саблей над головой ты был прекрасен и могуч, как бог войны. А теперь ты хочешь, чтобы та самая Хараджа, что страдала и плакала по тебе, да, плакала, Мулей-эль-Кадель, отдала тебе христианку, которая над ней насмеялась и в которую ты влюблен?

Дамасский Лев отрицательно покачал головой.

– Да, влюблен! – вне себя крикнула Хараджа. – Я читаю это в твоих глазах! И чтобы в этом убедиться, достаточно того интереса, что ты к ней проявляешь, и тех опасностей, которым ты бросаешь вызов, чтобы ее спасти.

– Ты ошибаешься, Хараджа, – отвечал Мулей, но его слова прозвучали неубедительно. – Эта храбрая женщина, что сражалась в лагере христиан под именем Капитана Темпесты, спасла мне жизнь. И было бы позором для Дамасского Льва, который славится своим великодушием, если бы он уподобился тем, кто опустошает просторы Аравии, и не помог бы ей.

– Ну конечно, ты ее любишь! – повторила племянница паши, и в ее голосе зазвенело бешенство.

Дамасский Лев вызывающе скрестил руки на груди и сказал, спокойно глядя на нее:

– А если бы и так, Хараджа?

– Христианка принадлежит мне, она в когтях у Метюба, и сбежать от меня ей не удастся! А ее голову, возбудившую столько страстей, я велю выставить на самой высокой башне. Хараджа поклялась в этом на Коране, а ты знаешь, что свое слово я держу.

Дамасский Лев схватился за саблю, но быстро опомнился и сказал:

– Метюб еще не прибыл, и надеюсь, я арестую его раньше, чем он сойдет на берег.

– Метюб! А мои люди не в счет? А его галера? У тебя хоть есть отряд, чтобы отважиться на такую попытку?

– Ты еще увидишь, на что способен Дамасский Лев. Прощай, Хараджа, и на этот раз навсегда.