Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

– Да где же у них пушка?

– Теперь она песком засыпана.

Не успел Якуб-бай осветить всю картину предстоявших праздников, как в кибитку джанарала инглези вошла матрона довольно свирепого вида. Она привела с собою ребенка, страдавшего, по-видимому, лихорадкой. После обычного приветствия матрона затараторила.

– Она просит дать лекарства для своей внучки, – перевел Якуб-бай.

– Гони ее вон! – скомандовал О’Донован. – Я не доктор и не желаю лечить текинское отродье.

Рассудительный Якуб-бай повременил, однако, исполнить приказание джанарала.

– Так нельзя, – объявил он после серьезного размышления. – Пушек ты не привез, пороху не привез и лечить не хочешь. Чего же, спросят, ты приехал? Долго ли после этого пропороть бок человеку?

– Как это пропороть, чем пропороть? – засуетился О’Донован.

– Известно чем – ножницами, которыми стригут баранов. Здешние старухи владеют ими так же хорошо, как мы, кавказские горцы, владеем кинжалами.

Перспектива эта не понравилась О’Доновану.

– Ты объяви, что при мне есть английский флаг и что за оскорбление его королева разорит все Теке.

– Зачем им флаг оскорблять? Они возьмут его себе на шаровары. И что, тебе жалко куска леденца? Посмотри на язык ребенка, посмотри ему в ухо, в затылок и скажи что-нибудь, а уж я знаю, чем нужно лечить.

Якуб-бай все больше забирал О’Донована в руки.

– По-моему, ребенок очень плох, – сказал О’Донован.

– Если Аллах поможет, то твой внук, подобно аулиэ Джалута, успеет совершить при жизни сорок аломанов, – перевел Якуб-бай. – Вот лекарство, давай его по три раза в день.

Лекарство состояло из кусочка сыра, к которому пристали крошки чайных галет.

– Одним этим лекарством нельзя всех лечить, – заметил потом Якуб-бай, выпроводив старуху. – У нас есть маленькая дорожная аптека, из которой легко сделать большую аптеку. Нужно прибавить к ней бутылку бальзама, сухарей и корку от сыра.

Якуб-баю приходилось торопиться с устройством аптеки, так как нетерпение собравшихся у кибитки пациентов возрастало. Жилистые руки старух просовывались сквозь все отверстия войлока.

Вторым пациентом был тоже ребенок с необыкновенно раздутым животом. Его снабдили ревенной лепешкой. Следующим пациентом явился поседевший в аломанах батырь, на спине которого не раз прогуливался вражий кистень. Ему дали стаканчик рижского бальзама.

За стариком последовала девушка, вероятно красавица, потому что все лицо ее было вымазано, в предохранение от дурного глаза глиной с песком. От нее не добились никакого толку, но все-таки снабдили ее гомеопатическими крупинками. Наконец, явилась старуха, умудрившаяся втащить в кибитку покусанного шакалом осленка.

Якуб-бай особенно обрадовался этому осленку.

– Джанарал обижен и не хочет больше лечить! – объявил он во всеуслышание, выталкивая с криком старуху. – Вы готовы просить у него лекарства для дикой свиньи. Так нельзя. Пошли вон! Иначе джанарал уйдет от вас и возьмет назад и пушки, и порох.

Толпа накинулась на старуху и на осленка, которому досталось немало пинков за доставленное им джанаралу огорчение. Впрочем, в это время подали сигнал к началу скачек, перед которыми должны были утихнуть все болезни и старого и малого теке.

С вершин песчаных барханов, окружавших аулиэ Джалута, открывалась вся панорама степной удали. Готовились скачки – скачки по совершенному бездорожью, так как сыны теке не понимали ни прелести тотализатора, ни величия судейской беседки. По своей наивности они думали, что лошадь не всегда найдет в поле ровную как скатерть дорогу и что сила скакуна и искусство наездника проявляются виднее при естественных условиях природы, нежели при обработанных и отполированных.

Несколько сот юношей, высоких и статных, как восточные тополи, едва-едва сдерживали горячившихся аргамаков. Последние, не проходившие академического курса приобретения призов, рвались в ожидании сигнала заранее вперед со всей своей дикой неблаговоспитанностью. Образцовое поведение их собратий в Дерби и Лоншане было им неведомо.

Много степь наворовала девиц. Говорят, что она аломанила их даже из русских хуторов возле Урала, но предание об этих дальних набегах перешло уже к сказочникам. В последние годы теке умыкали красавиц у курдов, таджиков, персов и даже из гаремов персидских ильхани; такой, однако, красавицы, как Аиша, не было у самого принца Рукн-уд-доуле.

Звуки барабана призвали наконец становище к вниманию и порядку. Первое слово принадлежало сардару.

– На вершине Голубого Холма, вокруг которого мы строим, с помощью Аллаха, стены в защиту от врагов, вы найдете три шапки. Одна принадлежит мне, другая – Ораз-Мамед-хану, а третья – Мурад-хану.

Затаив дыхание, вся народная масса превратилась в слух и зрение. Можно было подумать, что к речи сардара прислушивались не одни люди и кони, но и те горы, что виднелись в дымке дальнего горизонта.

– Первый, кто доставит сюда шапку, получит в награду пленницу Аишу. Она здесь, перед вами, за нее уже предлагают выкуп в двести харваров пшеницы. Наградой за вторую шапку будет седло с серебром, бирюзой и с украшением из слоновой кости, придающей джигитам непобедимую силу. За третью шапку – нагайка. Кожа ее из барса, а ручка из дерева, служившего посохом в благочестивом путешествии, хадже…

Ни седло, украшенное слоновой костью, ни нагайка из барсовой кожи не пленяли взора туркменских юношей. Только одна Аиша была у них перед глазами. Закрывая лицо широким рукавом шелковой рубашки, она с любопытством зверька оглядывала толпу молодежи.

Кому она достанется в рабыни, спрашивало судьбу ее дикое сердце. Хорошо бы этому высокому, который так картинно подбоченился перед соперниками. Но другой, в желтом халате и с широким серебряным поясом, красивее первого. А у третьего сколько шрамов на лице, этот на аломане себя не выдаст! Кому же?

– Кет! – раздался повелительный голос сардара.

– Кет! – повторили глашатаи.

– Кет! – загремело в народной толпе.

Толпа юношей ринулась вперед, как один человек, добывать Аишу, а с ней и славу первого в Теке наездника. Многие из них обернулись на всем скаку, точно хотели сказать Аише до свидания. Обернулся и противный Мумын, выкравший Аишу из родного Нухура. Убегая тогда в степь, он обращался с ней как со снопом клевера.

За группой истинных наездников ринулись все конники, за исключением библейских старцев, которым было уже не под силу мчаться вольной птицей. За людьми бросилась стая гончих. Образовался ураган, окутавшийся в непроницаемую тучу пыли.

Одним поварам был недосуг насладиться таким необыкновенным зрелищем. Они должны были разделать несколько сотен баранов и напечь целые горы чуреков. Предстоял гомерический пир. Женщинам и детям готовили пряники из муки и виноградного меда, хотя и изготовленного в Иране руками шиитов, но довольно сладкого.