Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Мюджтехиды Мешеда рассылают свои фетвы по догматическим вопросам всем последователям пророка, идущим по истинному пути. Будучи служителями знаменитой мечети Имамистериза, они преподают вместе с тем и общие науки в главном медресе, достойно почитаемом за высшую академию Ирана.

Медресе содержится вместе с мечетью Имамистериза за счет вакуфов, пожертвованных благонамеренными людьми для пользы веры и просвещения. Здание его занимает громадную площадь, обнесенную беспрерывным рядом студенческих келий. Посредине двора помещается хауз с проточной водою для омовения, обведенный аллеями из вековых карагачей и чинаров. Везде видны цветники как слабое напоминание о дженнете, привлекающем к себе все помыслы правоверных.

Кельи походят одна на другую. Разница между ними допускается только в надписях, свидетельствующих о душевном и умственном настроении студентов. Разумеется, в каждой келье видны на стенах по преимуществу стихи Корана о единстве Бога, а после них вдохновенные песнопения и сказания знаменитого араба Омар-ибн-эль-Фареза или отечественных поэтов – Аттара, Шибистери, Низами, Фирдоуси, Саади…

Кое-что прямо-таки соблазнительное можно было прочесть и из «Дивана» ходжи Хафиза Ширази. Впрочем, в вольнодумстве этого безбожника одна только форма стиха говорит о реальной наготе жизни, а содержание его всегда возвышенно и таинственно.

Встречались также надписи из гражданского права и из познаний в астрологии, астрономии, космогонии, математики. «Входящий, скажи, что ты знаешь о колесе Аристотеля?» – выведено синькой на стене одной кельи. «Входящий, открой, кто поучал халдеев их премудрости?» – изображено в другой келье суриком по белому полю. Вообще учение Аристотеля и Платона пользуется здесь большим уважением.

Из общежития софтов идут проходы к мечети Имамистериза и в здание аудитории. Неподалеку от последнего находится профессорский городок мюджтехидов. Над фронтоном аудиторий красуется надпись, в которой каждая литера выделана рельефом на отдельном изразце прекрасного лазоревого цвета. В общем, она провозглашает догмат ислама: «Ло ил лохе ил-лаллах» («Нет Бога, кроме Аллаха»). Ниже этой надписи красуется другая, заключающая в себе изречение имама Али: «Чернила ученого столь же достойны уважения, как и кровь мученика».

Громадный коридор, полутемный и всегда прохладный, дающий приют многочисленным гнездам ласточек и горлиц, делит все здание на три факультета: догматический, правоведения и общих познаний. Догматический факультет главенствует не только в медресе, но и во всей области мировоззрений Ши’э. Его мюджтехиды не допускают соперничества в вероучении и в понимании духовного и светского законодательства. В одном только практическом применении пяти догматов веры они допускают участие кази и шейх-уль-ислама с правом вершить дела, не испрашивая их фетвы.

Догматический культ состоит, если можно так выразиться, из пяти кафедр, не считая общей кафедры, преподающей всему медресе историю текста Корана и искусство его чтения.

История текста Корана стоит во главе вероучения, потому что христиане и евреи уверяют, будто он написан Мухаммедом подобно тому, как написаны их святые книги людьми, вдохновенными Богом. Они не знают, что подлинник Корана хранится от начала веков и будет храниться до конца их у престола Аллаха под охраной ангелов, оттесняющих демонов, которые стремятся узнать тайну его содержания. Они не знают, что он изображен на драгоценном камне ослепительной белизны и так велик, как велико расстояние от земли до неба и от востока до запада.

Софты приучают себя целые годы к певучему и выразительному чтению и при этом охотно повторяют суру, которую и сам Мухаммед считал сердцем Корана, ниспосланным ему в Мекке под названием «иа-син». Как велико значение этой суры можно заключить по числу и значению наград, обещанных пророком за одну только ее переписку. Тому, кто перепишет все восемьдесят три стиха «иа-син» и переписанным листком почерпнет глоток воды, чтобы утолить свою жажду, обещано пророком тысяча незримых лекарств, тысяча незримых светов, тысяча ясных познаний и столько же незримых благословений и милостей. В излюбленной суре софты особенно усердно изощряются над следующими стихами:

«В тот день обитатели рая предадутся восторгам радости. В беседе своих супруг они отдохнут в тени, удобно сидя на креслах. У них будут плоды, у них будет все, что они попросят».

Впрочем, ученые бабисты, идущие навстречу христианству, уклоняются от этой суры как от чересчур грубого представления райских утех.

Понятно, что, прежде чем дойти до этой суры, софты изучают во всей подробности достоверное описание рая и знают, что он состоит «…из плодовых деревьев и орошается реками молока и меда. Живущие там одеваются в шелковые зеленого цвета одежды и носят, по желанию, запястья из бирюзы или жемчуга. Самые кресла их украшены золотом и драгоценными камнями, и сверх того у них много мягких ковров и нежных подушек. Кушанья им подают красивые мальчики на золотых блюдах. Черноокие девы, поразительная красота которых исключает необходимость в семи дозволенных пророком украшениях, услаждают взоры мужчин. Девам дженнета не нужны, подобно девам земли, ни краски для бровей, ни румяна для лица, ни кудри на лбу, ни хенне для ног и рук. Но и при всей их красоте и пламенности сердец они разговаривают только об одном благочестии».

Вторая кафедра после истории Корана преподает учение о наследственности имамата и о том презрении, какого достойны сунниты, не признающие преемственность духовной власти. Отвергая этот догмат, грубые сунниты почитают потомков Али только дальними родственниками пророка и избирают своих духовных лиц так же беззаботно, как избирают надзирателей над чистотой грязных арыков. Можно судить поэтому, в каких потемках блуждают их души! Последователи Ши’э, напротив, никогда не простят племенам Аббаси похищение халифата и останутся навсегда верными всем двенадцати имамам, а последнего из них, Мехди, считают и ныне присутствующим во всех своих собраниях.

Факультет правоведения, исходя из повелений Корана, объясняет практическое применение его к обиходу жизни. Первая кафедра его преподает правила брачного союза во всех видах, начиная от временного с невольницей, купленной на капитал двух и более товарищей, и оканчивая постоянным браком со всеми условиями Бикра, Эфифа и Велуда. Вторая кафедра объясняет торговые законы, а третья, также немаловажная, устанавливает истинные понятия о правах собственности.

Слабее всех считается в медресе третий факультет, трактующий астрологию, астрономию, космогонию, физиологию и разные прикладные знания. Несмотря на то что аравитяне почитаются всем миром отцами математики, нынешняя наука в медресе не идет далее сложения и вычитания. Разумеется, лучшие умы и здесь занимаются вопросами: почему, например, большое колесо арбы и маленькая его втулка пробегают в одно и то же время при равном числе оборотов равное расстояние? Много таких вопросов перешло в медресе от времен халдейских мудрецов, хорошо понимавших, что земля держится на месте исключительно тяжестью своих гор и что небо, покрывающее землю точно сводом, никогда не даст ни одной трещины. Астрономия медресе уверяет, что падающие звезды состоят из раскаленных камней, бросаемых ангелами в демонов, стремящихся проникнуть в тайны небесной скрижали. Все прочие кафедры преподают предметы, знание которых необходимо более для светского, нежели для духовного образования, как, например, о разделении вселенной на тела твердые и жидкие, теплые и холодные, легкие и тяжелые. Впрочем, о подразделении занятий и действий человека на виды презренные и уважаемые, запрещаемые и дозволенные необходимо знать каждому правоверному, иначе он будет впадать по пути жизни в серьезные прегрешения. Но и обременяя себя знаниями, необходимо помнить, что мост, ведущий в дженнет, висит над бездной ада и что он острее меча и тоньше волоса.