Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Софты в этом медресе народ взрослый, украшенный почтенными бородами, а следовательно, и полноправный, чтобы судить о политике и прислушиваться для этого к базарным слухам. Наступали священные дни рождения и смерти Али, когда лекции в медресе прекращаются и софты предаются отдохновению.

Накануне праздника в чайных и цирюльных лавках Мешеда шептались, будто Имамистериз не будет освещена в ночь рождения Али, так как мутевали, собирающие доходы с вакуфа, растратили их и не могут купить необходимое количество свечей. Рядом с этим слухом шел и другой, не менее интересный: в хлебном караван-сарае говорили, будто между русским и английским сагибами завязалась серьезная борьба. Первый выразил желание скупить весь хлеб на базаре, а второй поклялся мешать ему на каждом шагу.

Сам русский сагиб не заглядывал по своей важности в караван-сарай, но его приказчик объявлял во всеуслышание, что он купит всю муку, пшеницу и ячмень, сколько найдет этого товара в пятницу по окончании службы в Имамистеризе. По его следам ходил английский сагиб.

– Не продавайте, – говорил он продавцам хлеба. – Мне хорошо известно, что у русского сагиба нет ни одного тумана. Мало того, по своей бедности он ест коровье мясо и даже решается есть от голода такую нечистую вещь, как печенка, которую каждый правоверный выбрасывает собакам на съедение. Взгляните на его живот – он пуст, как турсук из-под воды.

Завязавшаяся между сагибами борьба заинтересовала не одни чайные и цирюльные лавки, но и медресе, так что мюджтехиды собрались на конференцию и поставили на разрешение важные вопросы: допускать ли вывоз хлеба из Мешеда? Не повысятся ли на него цены и не пострадает ли от того народ?

«Обсуди предмет, – сказал имам Али, – и ты познаешь истину».

Пока медресе обсуждало эти вопросы и приближалось к истине, на приказчика русского сагиба сыпался в караван-сарае целый град насмешек.

– Пойди, – говорили ему продавцы, – купи прежде краски и выкраси хвост своей лошади, а потом мы продадим тебе хоть десять тысяч харваров пшеницы. Да, кстати, скажи, неужели твой сагиб кушает печенку?

В ответ на эти насмешки приказчик русского сагиба приехал на арбе, буквально нагруженной мешками с серебряными кранами. Тогда картина мгновенно переменилась. Продавцам сделалось конфузно. Вера в английского агента Аббас-хана была тотчас же утрачена, тем более что он принял ислам весьма недавно, а перед тем занимался продажею опиума. Весь базар пошел навстречу покупателю.

В этот же день мюджтехиды получили копию договора, заключенного старшиной хлебного караван-сарая с приказчиком русского сагиба.

«Во имя Божие, лучшее из всех имен! – говорилось в договоре. – Поводом к совершению настоящего условия с соблюдением всех правил Шер’э служило следующее: в лучшее время из времен и в счастливейший час из часов предстали пред благочестивым и благополучным местом Шер’э, требующим повиновения и достойным глубокого уважения, поверенный русского сагиба, Омиль-мирза, и поверенный торгующих в хлебном караван-сарае, Мансуф-мирза. По собственному желанию, без всякого притеснения и согласно с условиями Шер’э, справедливого и неизменного, они заявили, что первый обязывается купить, а второй продать всю пшеницу и весь ячмень, сколько окажется этих зерен в сарае в следующую после договора пятницу. Омиль-мирза доставит свои мешки, но прежде чем нагрузить караван для отправления… куда ему нужно… он уплатит…»

Обсудив предмет, мюджтехиды решили помешать продаже хлеба русскому сагибу, так как повышением цен будет обижен весь народ, а ильхани не затруднится взять взятку не только с кяфира, но даже с дикой свиньи.

«У кази же, который решился засвидетельствовать подобный договор, следует немедленно отобрать печать, – прибавили к своему решению мюджтехиды. – Он, очевидно, невежда. Такой судья может засвидетельствовать договор хотя бы о продаже мышей, ногтей и волос. Мог ли он, обладая рассудком и знаниями, приложить печать к торговой записи, в которой не обозначено с точностью количество и качество проданных предметов?»

Для приведения приговора в исполнение вся корпорация мюджтехидов с хакимом Шер’э во главе направилась к хлебному караван-сараю. Нужно было, чтобы Мешед видел заботы о его нуждах и чтобы паломники, собравшиеся к Имамистеризе, разнесли по свету славу о служителях пророка. К процессии мюджтехидов пристали все софты и все ученики мактабов, бегающие везде и всегда за студентами.

Процессия шла величественно. Народ почтительно сторонился перед мюджтехидами. Даже ишакам, которые по своей природной глупости всегда готовы ржать, хозяева затыкали глотки клевером.

Караван-сарай был на виду процессии, когда из громадной толпы зрителей вышел приказчик русского сагиба и, приблизившись к хакиму Шер’э, сообщил ему со всеми знаками глубокого уважения:

– Русский сагиб послал в Имамистериз двадцать тысяч свечей, но я не знаю, кому их передать?

– Двадцать тысяч? – переспросил хаким с приятным изумлением, но, тотчас же овладев собой, добавил с величественной простотою: – Оставьте приношение сагиба на дворе мечети.

Вместе с тем хаким замедлил ход процессии, заметив, что солнце склоняется к горизонту, поэтому правоверным пора озаботиться третьим намазом. Кстати же поблизости находились сады, хозяева которых с большой радостью отворили свои калитки для принятия почетных гостей.

На этот раз при наступлении дня рождения Али хаким приступил к намазу с особым благоговением. Когда астролог из медресе определил кебле – направление к храму Каабы в Мекке, весь сонм мюджтехидов и софтов опустился на колени. Легкомысленная молодежь, разумеется, ограничила бы намаз прочтением одной из коротеньких сур Корана вроде «сурового чела» или «согнутого солнца», но из-за стен виноградников и с крыш соседних домов смотрели тысячи любопытных. Такие знатные процессии не каждый день ходят по улицам Мешеда. Поэтому хаким решил прочесть всю «корову» с ее двумястами восемьюдесятью шестью стихами. При умственном чтении этой суры следовал ряд строгих уставных поклонов с дотрагиванием рукою до коленной чашки. По окончании же последнего стиха, с просьбой о победе над неверными, хаким перешел к селяму, когда можно приветствовать всех верующих поворотом глаз во все стороны.

Обычай воспрещает производить торговлю после вечерней зари. Нарушение этого порядка угрожает жадному торговцу встречей с нечистой силой, которой сам Аллах разрешил бродить по базарам в неурочное для торговли время.

По окончании намаза хлебный караван-сарай был уже заперт, и хакиму оставалось обратить процессию домой, тем более что наступало время молитвы в Имамистеризе. Здесь, при самом входе в мечеть, лежало благословенное число ящиков – сорок – с превосходными стеариновыми свечами.