Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

— Нет, господин мой, не обманывайте себя! Это страшные костры, и их с каждой ночью становится все больше.

— О чем же они говорят, по-твоему?

— О том, что большая сила собирается на выручку «кавказской орлицы»! А она не где-нибудь, здесь, за стенами, которые мы обязались защищать.

— Ну, и пусть так! Пусть собираются в горах шайки разбойников! Что ж, генерал-губернатор на них не найдет управу?

— Да вы и сами знаете, 'господин мой, что генерал-губернатор совершенно бессилен.

— Тогда нам нужно самим действовать, пока не поздно. Подсыпь этой орлице, как я тебе уже говорил, такое зернышко, которое она склюнет — и отдаст богу душу…

— Не получается, господин мой.

— Почему?

— Надо полагать, что не клюнет она отравленного снадобья.

— Так надо заставить!

— Сделаем…

— Когда же?

— Да вот побывает у нас генерал-губернатор, потом, потом…

— А если генерал заставит нас усадить Хаджар в фургон для перевозки арестантов и отправить ее в другую тюрьму? И нам повелит сопровождать ее в качестве конвоя?

— Вряд ли он это сделает. Он и сам не слепой, он тоже видит костры, горящие вдоль всех дорог от Гёруса до Шуши.

— Чего ж ему опасаться?

— Того, что мы упустим Хаджар, и император велит снять с генерала шкуру, набить ее сеном и сделать из нее чучело, на которое, кстати, наш генерал-губернатор уже очень похож.

Услышав это, Татарыбек нервозно потянулся и заметил:

— Сколько лет служу в тюрьмах, ничего подобного никогда не видывал. Но делать нечего. Тут уже наши головы ставкой в игре.

— Вполне согласен с вами, господин начальник.

— Но до появления здесь у нас губернатора, которое может последовать в любой день, нам ничего предпринимать рискованного не стоит.

— Генерал-губернатор так долго собирается…

— Видно, страх его обуял!

— И потом он понимает, надо полагать, что его приезд в тюрьму — признание важности той, которую он собрался здесь навестить, признание ее значимости…

— А может, он понимает все не хуже нас, и от этого ему еще горше приходится, чем нам, его маленьким слугам.

— Вы правы, господин начальник. После его посещения слава «кавказской орлицы» приобретет новые крылья и тогда…

— Что?

— А то, что попробуйте тогда уморить ее! Подымется такой шум, что небу тошно станет!

— Тогда нужно действовать немедля! Фельдшер опустил глаза.

— Что ж ты молчишь, плут?

— Если правду сказать, боюсь я, господин начальник. Никогда не боялся, а тут боюсь.

И тут прибежал вдруг стражник с неожиданным известием:

— Едут! Его превосходительство генерал-губернатор едут сюда!

Пока строилась стража у ворот тюрьмы, чтобы принять с почетом важного гостя, Татарыбек и фельдшер все поглядывали друг на друга и думали одно и то же:

— Опоздали! Ах, опоздали! Не нашли в себе должной решимости исполнить сразу поручение, данное свыше, дабы вернуться потом в Петербург за наградами, почестями и новым, почетным назначением. Теперь все станет намного сложнее…

Конечно! Решись они на преступление еще вчера — и, смотришь, сегодня у бездыханного трупа орлицы сошлись бы два стервятника, довольные исходом, и Татарыбек положил бы на шею подручного свою красную руку с толстыми пальцами, похлопал бы вечно пьяного подручного — ай да молодцы мы! Хорошо провернули дело! А теперь…

Служители тюрьмы замерли в неровном строе у дверей каземата, пожирая глазами приближающееся начальство. Аллах его знает, выглядывал ли заранее генерал-губернатор из своей коляски, чтобы оценить их выправку и прилежание видит начальство или не видит, подчиненному все равно надобно стоять на фрунт и тянуть руки по швам. Пройдет генерал мимо, не взглянув — проводи его верноподданническим взглядом, не дыша от восторга; взглянет на тебя — замри и жди, не угодно ли будет его превосходительству к тебе обратиться с вопросом. Ежели выпадет тебе такая честь — отвечай кратко и по существу, не выпадет — не вздумай сам- подать голос!

Все эти истины уже давно въелись в кровь и плоть людям, много лет тянувшим лямку царской службы, но Гачагу Наби, затесавшемуся в их ряды, было явно не по себе. Ему странно было представить себе, что может человек всю жизнь находиться в столь униженном состоянии и даже не понимать всю глубину своего падения.

Никогда Ало-оглы не приходилось быть в столь ужасном положении… Поэтому каждую секунду он говорил себе, что сейчас он не Наби, гачаг и удалец, а сторож Карапет, в руках у которого не меткое ружье и не поводья неутомимого рысака, а ключи от камер, в которых заперты, словно звери, достойные и хорошие люди, что особенно важно, в этой связке и ключ от двери, ведущей к мрачному каменному мешку, где томится любимая и несравненная Хаджа.

Поэтому Гачаг Наби делал все то же, что его соседи по строю. Ни один человек не должен был узнать, что не забитый ключник стоит рядом, а неукротимый лев, надевший по необходимости на недолгое время презренную шкуру барана. Это было необходимо не только потому, что распознавший сразу поднял бы крик и Ало-оглы пришлось бы немедленно защищаться и спасаться бегством, но особенно было опасно, если бы враг оказался не только наблюдателен, но и умен, и раскрыл бы обман уже тогда, когда вся губернаторская свита оказалась бы за запертыми воротами каземата, откуда и бежать невозможно.

Наконец, была еще и такая опасность, что Ало-оглы узнал бы кто-нибудь из праздных обывателей, и пошла бы гулять по свету молва, обрастая достоверными подробностями, о том, что храбрый Ало-оглы продался генерал-губернатору и теперь служит у него надсмотрщиком в тюрьме, в чем может убедиться каждый, кто пойдет и посмотрит на вытянувшихся в служебном рвении тюремщиков, нетрудно там высмотреть Ало-оглы и убедиться в свершившемся собственными глазами.

Да, да, напротив строя надзирателей могла собраться толпа праздношатающихся, которые скалили бы свои кривые желтые зубы, показывая на Ало-оглы пальцами:

— Вот он, ваш герой! Глядите на него! Испугался настоящей драки и теперь стоит здесь, смирный, как ребенок.

Губернатор вылез из коляски и, прихрамывая, отправился во двор каземата. Вся свита следовала за ним в отдалении. Начальник тюрьмы Татарыбек и фельдшер забежали далеко вперед, чтобы указать дорогу.

Шествуя по коридору тюрьмы, генерал-губернатор спрашивал:

— Здесь кто? А здесь?

Он слушал вполуха пояснения старшего надзирателя, пока тот не сказал:

— А здесь сидит разбойница Хаджар!

— Отворите! — приказал губернатор, и Ало-оглы, одетый как страж-хранитель ключей, протиснулся вперед.

Слава аллаху, Наби заранее выяснил, какой ключ открывает камеру и потому без труда отворил тяжелую дверь и вошел внутрь первым, как бы приглашая туда губернатора.