Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

— А вам?

Ответ прозвучал вызывающе и генерал помрачнел. Однако взял себя в руки.

— Милая, вы забываетесь. Все мы в руке государевой, а он только и хочет спокойствия, мира и благоденствия своим народам, большим и малым.

— Ваш повелитель хочет спокойствия жестоким бекам и жадным купцам. А каково живется народу, который сеет, пашет и пасет скот — это его не волнует.

Генерала начала занимать эта беседа. Подумать только, она, разбойница, оказывается, еще и с идеями… А?

— Так разве беки и купцы — не вашего племени?

— Нет, господин губернатор. Они вашего племени.

— Что же, прикажете теперь всех, кто не гол, как сокол, числить русскими? Так, что ли?

— Я не про то. Я говорю, что те татарские ханы и беки, которых вы возвеличиваете и поддерживаете, еще худшие враги своему народу, чем ваши казаки и солдаты.

Почувствовав, какое смятение вызывают ее слова среди тех, кто толпился в камере, и ощущая горячим сердцем жаркие токи, которые идут к ней от притулившегося совсем в двух шагах Ало-оглы, Ханали-кызы продолжала:

— Беки грабят своих крестьян, их лизоблюды насилуют крестьянских девушек, отнимают невест у бедняков!

— Власти и закон не разрешают безобразий, — насупился князь. — Каждый случай преступного обращения с подданными расследуется и виновные бывают наказаны!

— Слишком далеко от нас власти, — не осталась в долгу Хаджар, — редко, когда стоны оскорбленных долетают до ваших ушей. А уж до ушей самого белого царя…

— Неправда, неправда. Царь все слышит! — посуровел лицом губернатор.

— И потому вас он послал в Гёрус?

— Да, именно он поручил мне принести спокойствие вашему краю и призвать к порядку гордую красавицу Хаджар! — покривил душой губернатор. — Он полагает, что бедную Хаджар сбили, прежде всего, с пути несколько веселых грузинских забулдыг, которые всегда ищут истину на дне кувшина с вином!

— А то, что гордую горянку здесь, в тюрьме, оскорбил офицер, которого называли «оком его величества», это знает государь император?!

Губернатор сдержал улыбку. Воистину, эта дикарка полагает, что государю императору более нечем заняться, кроме как слушать и разбирать сплетни о мелких происшествиях с малозначащими субъектами в дальних концах его огромной империи. Но игру нужно было довести до конца.

— Знает, конечно.

— Почему же он не наказал обидчика?

— Если бы, милая, не поторопился с беззаконным возмездием твой муж… Если бы, по своим разбойничьим привычкам, он не пустил в ход свой кинжал…

— Вот и прекрасно, что пустил! — сказала Хаджар вставая во весь рост, и тяжелые цепи ее загремели.

Генерал сделал ей знак, чтобы она снова опустилась на табурет.

— Ладно, и эту кровь простит вам его величество, если вы будете вести себя разумно.

— Не верю! Не верю! Вы говорите так, пока вам что-то нужно от меня. Но стоит вам получить желаемое, как вы забудете все свои обещания…

— Но я вам дам честное слово генерал-губернатора!

— Не верю словам!

Губернатор удивленно развел руками:

— Поразительно! Мусульманская женщина, дитя гор — и такая вызывающая манера! Уму непостижимо…

— Да уж! На руки мне одели кандалы, но для языка вы еще оков не придумали!

Благодушное настроение понемногу стало покидать губернатора.

— Вы слишком много себе позволяете, моя милая.

— Я достаточно оскорблена тем, что меня схватили и упрятали в темницу. А то, что на меня надели оковы — второе, еще более тяжкое оскорбление… Так что же вы ждали услышать от оскорбленной вами женщины, генерал?

— Склоните голову, милочка, пока она у вас на плечах!

— А склоненную незачем оставлять на плечах. Она никому не нужна…

Генерал вконец рассвирепел:

— Ну, так чего вы добиваетесь?

— Свободы и справедливости!

— Это пустой звук, не более…

— Просто вам этого не понять!

Губернатор впился в нее долгим взглядом:

— Слушайте, но пора бы вам понять, что головой, самой крепкой, гранитную стену не прошибешь!

— И все равно мы будем биться!

Ну что можно сказать на такое? Генерал-губернатор не нашел достойного ответа и только прикрикнул на пленницу:

— Хотел бы я знать, кто учит тебя столь возмутительным речам, разбойница?

— Ваша жестокость!

— Ну что ж, теперь я понимаю, что с такими дикарями, как вы, говорить на человеческом языке бесполезно, вы этого просто не поймете.

— Кто же дикари? Те, кто сражается за справедливость, или те, кто заковывает женщину в кандалы?

— Слушай, бездельница! Не понимала по-хорошему, так я тебе скажу теперь по-солдатски…

— Ненадолго же хватило вашей любезности, генерал, — улыбнулась вызывающе Ханали-кыэы.

— С теми, кто добра не понимает, необходимо говорить иначе.

Губернатор отер рукой вспотевший лоб и продолжал:

— Не послушаете нас добром, заставим силой.

— На силу и мы силой ответим, — не осталась в долгу Хаджар.

— Ведь приползете с мольбой о прощении!

— Никогда! Никогда вам этого не дождаться.

— Вы будете уничтожены…

— Нет, это вы расстанетесь с жизнью, причем на глазах у вашей жены, с которой вы, говорят, не расстаетесь! Ваша жизнь разлетится вдребезги, как старый кувшин, в который попал меткий камень, пущенный сильной и верной рукой!

— … Не поняла, глупая женщина, добра, с которым я к тебе, мерзавке, пришел — теперь скитайся по пересыльным тюрьмам, пока не доберешься до Петербурга.

И, обратившись к своим онемевшим от растерянности приспешникам, генерал-губернатор произнес со вздохом облегчения:

— Как хорошо, оказывается, что столь опасная птица оказалась у нас в руках!

— Не я у вас в руках, а вы у нас в руках! Пока вы здесь, на зангезурской земле, которая исконный наш край — мне бояться нечего.

Терпение покинуло генерала. Не хотелось ему признавать свое поражение — но из такой беседы уже невозможно было выйти с честью. Губернатор встал неторопливо, повернулся к пленнице спиной и вышел из камеры, бросив на прощанье:

— Вы сами решили свою судьбу…

В ответ Хаджар рассмеялась весело и громко, словно не в тюрьме происходил этот странный разговор, а в Черной пещере, в окружении верных друзей.

Конечно, присутствовали при этом допросе, обернувшимся несомненным поражением генерал-губернатора, всего несколько человек. Столпившийся у ворот тюрьмы народ, так же, как беки на роскошных скакунах, их прислужники, купцы все ждали в нетерпении. Все глазели, открыв рты, когда губернатор входил своей неровной, подпрыгивающей походкой в ворота каземата. Все, что происходило внутри, осталось для выжидающих зевак завлекательной тайной. И каждому больше всего хотелось, чтобы тайна эта как можно скорей разрешилась.

Здесь было не только обычное любопытство. Здесь, так или иначе, решалась судьба каждого из присутствующих — и безоговорочно склонившихся на сторону властей, и тех, кто никак не мог принять окончательное решение. Многое в этот час определялось тем, насколько прочными окажутся стены старого каземата. По их устойчивости и несокрушимости люди были готовы судить о том, насколько силен старый жизненный уклад, насколько прочно держит узду заметно слабеющая уже рука верховного правителя великой империи из далекого Петербурга.