Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

Нельзя терять голову, ведь столько народу на него смотрит: оплошал, растерялся, — гачаги без главаря останутся, разброд и раздор произойдет.

Наби как раз в минуту опасности, в лихой час умел думать и действовать с особой быстротой.

Наби был друг — другу, враг — врагу. Друг знал: ради друга он ничего не пожалеет. Враг знал: дорого может стоить вражда с Наби.

Но суд был крут. Не святоша — до судного дня откладывать.

Бит — будет квит, в долгу не останется.

Но Гачаг Наби был и милосердным.

За бедных и сирых горой стоял! За обиженных и слабых богатеям мстил!..

Там, где Наби сражается, ясно, кто свой, кто чужой, не перепутаешь. Произвол — долой, пристав — староста — или бек — отвечай головой. И пусть его императорские величества знают, с кем имеют дело! Пусть знают, что дух Кероглу жив, что гачаги не оставят Хаджар в беде!

А власти знали, каково иметь дело с Наби, как же не знать, если он столько лет карал карающих!

Гоги и Тамара, добравшиеся до лагеря, догадывались, сколько сил стоила Наби эта борьба, как он сейчас нуждался в отдыхе.

Наби же всегда спал сторожко и чутко, спать — спит, а все слышит, с закрытыми глазами видит.

Походы закалили его, страх был неведом ему.

Быть начеку, всегда и везде — вот заповедь гачага.

Он-то хорошо представлял мощь империи. Всегда старался узнать в точности, оценить силы противостоящего врага. Может, ему и жизнь не дорога, и все трын-трава, и нет разницы — жить или голову сложить? Отнюдь нет! Гачаг Наби любил жизнь, как и Хаджар, жаждал воли и счастья, но он не мог быть вольным и счастливым, видя собратьев своих…

И не хотел бы он умереть глупой смертью, от шальной царской пули…

Не мог он видеть, как помыкают батраками, словно скотиной, как бесчестят бедняцких дочерей озверевшие бекские отпрыски, как воцаряются пьяный разгул и распутство власть имущих, не мог он видеть, как гуляют бекские кнуты и полицейские розги по спинам сельчан, на виду у прекрасных жен и невест, как запирают провинившихся, побитых, измордованных в хлеву, как рушатся семьи, как плодятся незаконнорожденные дети у поруганных и бессильных сельчанок, которые по вине насильников обречены всю жизнь давиться стыдом и позором за омраченную, оскверненную святыню материнства.

Гачаг Наби думал думу о доле народной, не желал, чтобы у пахаря и жнеца не оставалось ничего, кроме мозолей на руках.

Доколе будут жить они и их дети впроголодь, доколе будут ходить в отрепьях и обносках? Доколе будет бесчинствовать власть, доколе портреты его кровавого величества будут висеть в стенах канцелярий, присутственных мест, земств, и царские глаза будут сверлить душу?

Не хотел Наби, чтобы прекрасные уголки родного края превращались в ад безжалостной рукой самодуров и чинуш. И он избрал путь борьбы во имя сокрушения зол, и в этой борьбе был не одинок.

Беднота любила Гачага Наби и его соратников, поддерживала его, тайно или явно, кормила, обувала, одевала, укрывала.

Как Наби заступился за народ, так и народ стоял за него горой, и был готов сделать все, чтобы вызволить, вырвать Хаджар из неволи.

Без этой поддержки — будь Наби хоть молнией, хоть грозой — только бы сверкнул и сгорел.

… Гоги и Тамара, подойдя к подножью круто взмывшей в небо скалы, молча переглянулись: среди высокой, травы у замшелого валуна, укутавшись мохнатой буркой, полулежал бородатый человек, забывшийся коротким и, наверное, неожиданно сморившим сном, не выпускавший из руки винтовки…

Вся фигура спящего производила противоречивое впечатление. Усталость и сила, непритязательность и достоинство, блаженная расслабленность и напряженная готовность…

Так вот он каков, легендарный заступник и вожак бедноты, опора и надежда народная!

Гоги снова мечтательно подумал о несбыточном, и Тамара, перехватив его неотрывный, пристальный взгляд, догадалась, что у него на душе: «Нарисовать бы!»

Им виделся воображаемый портрет героя, которому бурка заменяла постель, папаха — подушку, высокое небо — крышу над головой — портрет воина с оружием в руке, наводившего страх на врагов.

Это был не минутный покой усталого человека — это было красноречивое молчание бойца, готовящегося к неравному бою с вооруженным до зубов врагом. Это был вызов их степенствам и их благородиям, в аксельбантах, портупеях, эполетах, это была уснувшая до времени гроза.

Гоги перевел взгляд на своих провожатых, в островерхих папахах, в шерстяной чохе, с кинжалами на поясах.

Они все, по знаку молчаливых вооруженных дозорных, стоявших окрест скал, говорили шепотом, передвигались тихо и осторожно: Наби спит! Провожатые ждали пробуждения Наби, чтобы доложить ему о пришельцах из далекого края.

Наби вскоре шелохнулся, поднял голову, осмотрелся.

И, прежде чем провожатые успели представить гостей, сам подошел к ним, раскинув руки, широко улыбнулся:

— …Знаю о вас… Земля слухом полнится… — Сперва подал руку чернобровой, хрупкой Тамаре, обнял Гоги, прижавшись щекой к его обросшему щетиной лицу, похлопал по спине как старого доброго друга.

— Добро пожаловать, игит!.. Зангезурцы рады вам от всей души…

На миг взметнулся его взгляд, и Гоги увидел, как вспыхнули в глазах Наби черные молнии…

Поблагодарил атаман проводников, велел своим людям угостить их, накормить бараньей «сойютма», напоить ключевой водой, дать передохнуть с дороги.

И еще Наби дал понять своим людям: не спешить отпускать проводников.

Неспроста давал он такой наказ, всякое ведь случалось. Говорят, осторожность венчает отвагу. Наби знал, что враг хитер, бывало, что попадались на вражью уловку. Вот и Хаджар им удалось схватить.

Проводники — их было Двое — молодые, простодушные крестьянские парни, внушали полное доверие. Но как бы то ни было, Наби хотел их испытать. Могло случиться и так, что у проводников была иная цель. Может, их подослали под видом проводников с целью втереться в доверие к гачагам, узнать их расположение, намерения. Так бывало, и предания сохранили урок потомкам о плешивом Хамзе, втершемся в доверие к великодушному Кёроглу, совершил предательство — похитил его крылатого скакуна…

Гачаг Наби повел своих грузинских гостей к скалам, смыкавшимся верхами, и орлы продолжали парить над ними.

Гачаг Наби, понаблюдав за полетом гордых птиц, обернулся с улыбкой.

— Ваша «Орлица» и до нас долетела…

Гоги улыбнулся в ответ:

— Ведь ее гнездо — здесь…

— Но там, на вашей земле, родилась ее сестра. Спасибо, брат.

— А долетела наша «Орлица» до сестры своей?..

— Да. Из кузницы дядюшки Томаса твоя «Орлица» попала в руки надзирателя Карапета, тот передал ее Хаджар…

— Это ваши люди?