Эмэ Бээкман - Чертоцвет. Старые дети [Романы]

Иоханнесу нечего было бояться, что кто-нибудь занесет когда-либо над его головой топор для мести.

Интересно, было ли что-нибудь сказано в договоре на покупку Виллаку по поводу Россаского болота?

Якоб не был ни фарисеем, ни тупым рабочим волом, чтобы считать собственный удельный вес в этом мире вовсе уж ничтожным. Он тягался с коварной судьбой и не так легко поддавался обстоятельствам. Разве такой человек, как он, не был достоин того, чтобы и ему привалило то, что все называют счастьем?

Жизнь станет бесцветной, если из года в год будешь надеяться только на цепкость собственных рук.

Не каждый мужик строит дом, не у каждого хватает упорства и силы, начав с фундамента, вытесать стеньг, прорубить окна, подвесить двери на петли, покрыть крышу, заткнуть щели — и все сделать продуманно, дабы и у семьи, и у скотины было свое место и ложе. Большинство не обладают такой предприимчивостью, чтобы наряду с работой в поле разбить плодовый сад. Для каждой яблони пришлось вырыть лунку, большую, как болотная ямина. Юстина, изнуренная работой, и та начала ворчать, когда они без конца копали и копали, до тех пор, покуда сами не исчезли за кучами земли. Якоб любил основательность. Усталость свою человек преодолеет, и в измученное тело вольются новые силы. А какая польза от посадок, если через несколько лет яблоня начнет чахнуть? Под корни каждого саженца была положена толстая жирная подушка — навоз пополам с торфом. Навоз они вывезли из хлева на лошади, а с торфом пришлось повозиться. В самые сухие дни середины лета, вымотанные солнечным зноем, стояли они в темной яме и острой лопаткой резали вязкие комья на чурбачки, затем относили их в сторону, где складывали в кучу. Даже в самое малодождливое время на телеге было не добраться до болота. Приходилось дожидаться зимы. От осенних дождей верхний слой торфяных куч намокал, мороз образовывал на них корку, и тут без лома было не обойтись. Сколько труда пришлось положить, прежде чем удавалось накидать комья на сани. За короткий день они успевали вывезти с болота лишь несколько возов чурбачков и сложить их за домом. Упаси бог, въезжая в заваленный снегом сад, случайно потянуть не за ту вожжу — сосредоточенный и острый глаз хозяина умел разглядеть, под какими сугробами прячутся лунки для саженцев и где земля достаточно твердая, чтобы лошадь не оступилась и не сломала себе ногу. Не раз полозья саней скользили через пустоту, в таких случаях надо было подбежать и подпереть воз плечом, чтобы не случилось худшего. После пот так и катился по спине — кто не рискует, тот лишь на банном полке может разогреть свое тело.

Когда весеннее солнце растопило снег, торфяные работы возобновились. Комья надо было равномерно раскидать на дне лунок. Изо дня в день, словно кроты в земле. К вечеру к постолам налипала толстая корка, едва можно было передвигать ногами. Теперь жители деревни ходят весной в Россу поглядеть, как цветут яблони, — кто еще из них выкопал пятьдесят лунок, заполнил их навозом и торфом и посадил деревья! Если человек сам не потрудился, то он, разумеется, считает, что яблони сами собой поднялись из заброшенной земли и теперь цветут в несметном количестве, дают обильные плоды, так что без подпорок к ветвям не обойтись. Уже две осени кряду Якоб с возом яблок ездил на Пыльтсамааскую ярмарку. Крупные городские торговцы обиняком заводили с Якобом разговор о том, что в этом году сами хотят приехать в Россу за товаром. Надо обмозговать, как выгоднее. Может, есть смысл построить подвал и хранить там яблоки всю зиму? Весной цены благоприятнее.

Жители Медной деревни считали, что Якоб разбил свой сад на золотой жиле, теперь лишь собирай урожай. Им не сообразить, что деревья надо оберегать, ухаживать за ними. Пусть сами попробуют, легко ли, когда надо думать о льне и зерне, о сене и скотине, урывать время для сада? Прошлой осенью вся россаская семья ходила за маленькими елочками на Иудин остров, ветер рвал одежду и дождь пополам с градом бил в лицо — чуть ли не шрамы остались. Каждое молодое деревцо надо было, словно младенца, отнести домой, балансируя меж болотных ямин и ища ногам опору. И снова приходилось им копать промокшую землю — сперва в лесу, а потом дома; в саду. Но зато яблоневый сад был обнесен защитной живой изгородью. Якоб пересчитал деревца — сто двадцать три ели они высадили. Никто в округе не проделал такой работы. Потом на деревне говорили, будто вытянувшиеся пупы у ребят подвязаны тесьмой к шее, — умеют же эти завистники напридумывать всяких глупостей!

Якоб не ждал старости. Но время это неизбежно наступит, и тогда у Якоба будет место, где гулять, опираясь на палку. Он придет под свои могучие яблони, как в райский сад, куда не проникают резкие ветры. На три стороны света выстроились в ряд могучие ели, шумят их высокие кроны. Уже через несколько лет вынесенные из темного подлеска маленькие деревца станут такими большими, что даже лосю сквозь их ветви не продраться.

Якоб не хотел жить на открытом месте. Уж поскольку он создал свое жилище на краю пустынного болота, то пусть это место превратится в зеленый остров. Сейчас, когда снова настала пора цветения и роста, Якоб может испытывать радость от дел своих рук. Липы и вязы, которые он посадил по обе стороны конюшни, зеленеют так пышно, что любо смотреть. Пусть они оттуда, с нижней Россы, пялят глаза сколько душе угодно, они больше не увидят, чем тут занимаются и что делают.

И тем не менее Якоб не считает, что деревьев понатыкано в землю достаточно. Надо бы выкопать перед домом канавы. Если отвести воду, болото отодвинется от строений дальше. На новом берегу, созданном своими руками, Якоб посадит в ряд клены и ивы. Когда на болоте зимой засвистит метель, сугробы остановятся у живой изгороди.

Первая весна нового столетия наступила. И как бы он ни гнал от себя ребячливые мысли, в груди его теплилась надежда.

Жизнь должна обрести новый размах.

Настал час предприимчивых мужчин.

Якоб никому не заикнулся о том случившемся в марте происшествии, которое, несомненно, имело свой тайный смысл.

Было хмурое утро, когда он запряг лошадь. По всем приметам весна обещала быть ранней. Якоб подумал, что сейчас самое время привезти с болота последнюю копну сена, кто знает, долго ли еще болотные ямины будут стоять под толстой ледяной коркой.

Якоб вилами поднимал на сани сено из копны и не видел сквозь трепыхавшиеся клочья ни земли, ни неба, он бы так ничего и не заметил, если б лошадь не захрапела. Якоб прервал работу и огляделся вокруг. Уж не волк ли подкрался?

Якоб не поверил своим глазам. На Иудином острове бушевала невиданная доселе буря. Якоб инстинктивно потянулся рукой к шапке, чтоб опустить уши, и только тут сообразил, что у копны даже ветерка не ощущается. Длинная грива лошади висела неподвижно, ни единый волосок не дрожал в воздухе. Животное было странно напряжено, ноги расставлены, глаза выпучены. Лошадь прислушивалась, ни один ее мускул не шевелился, даже кожей она не подергивала — будто изваяние, высеченное из красного камня. Якоб мельком посмотрел в сторону дома, дым поднимался прямо в небо, словно кто-то медленно вытягивал из отверстия трубы шерстяную нитку.