Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

20 февраля

Мою дивизию передали в танковый корпус. За месяц с небольшим дивизия прошла с боями не менее трехсот километров и теперь остановилась южнее города П-нь, и только потому, что у танков кончились горючее и снаряды. Если немцы узнают об этом, нам придется туго. Поэтому заняли оборону, все горючее слили и заправили им танковый батальон, который, с десантом на броне, двинулся дальше на запад вдоль железной дороги. До Б-на осталось чуть больше двухсот километров, и все, от красноармейца до командира корпуса, желают только одного: поскорее дорваться до фашистского логова. Немцы, похоже, настолько дезориентированы и подавлены нашим наступлением, что даже не думают атаковать.

23 февраля.

Наконец подтянулись тылы, и мы двинулись дальше, оставив город П-нь окруженным со всех сторон вторыми эшелонами. А мне вспоминаются Смоленские леса июля сорок первого, наше движение по немецким тылам вслед за немецкими танковыми дивизиями, и то чувство отчаяния и злости, с каким мы рвались к линии фронта, надеясь, что где-то фронт должен стабилизироваться, где-то немцев остановят, а потом и погонят назад. Как долго пришлось этого ждать, насколько мы оказались не готовы к такой войне, которая на нас обрушилась, какой ценой пришлось добывать опыт и знания, воспитывать в себе решительность и неуступчивость, — об этом не скажешь в нескольких словах. Теперь все это позади, теперь уж нас не остановить, теперь мы их добьем в их проклятом Б-не.

Тут один знакомый летчик показал мне снимок этого города с высоты в тысячу метров: сплошные развалины. Я понимаю теперь, почему в древности победители всегда разрушали города, являющиеся столицами поверженного врага: чтобы враг больше не поднялся, исчез с лица земли. И часто так оно и случалось. Но времена изменились, города разрушают, они восстанавливаются, и все начинается сначала. Неужели и на этот раз все повторится со временем!

10 марта

Не получается у меня вести дневник день за днем. И потому что нет времени, а больше всего — не имею права: день за днем — это организация войск, подготовка к новым боям, что является секретами, за которые по головке не погладят. Приходится писать о том, что было, что секретом уже не является и, более того, о чем пишут в газетах. Думаю, мои записи послужат тем основанием, на котором я смогу когда-нибудь построить нечто более глубокое по охвату событий, детализировать их и обобщить.

Итак, мы захватили плацдарм на левом берегу О-ра в десяти километрах от немецкого города К-ин. За К-скую крепость еще идут бои, нас тоже постоянно атакуют немецкие танки и пехота, бомбит авиация. Маршал Ж-в издал приказ, в котором призывает войска — именно призывает, а не приказывает! — держать занятые рубежи, перемалывать на них немецкие войска, чтобы потом одним ударом достичь Б-на, пока основные силы фронта громят группировку противника, нависшую над нашим правым флангом. Вот мы и перемалываем. С нашей стороны потери тоже немалые, но опыт — великое дело: мы зарылись в землю по самые уши, и нас не могут выкурить из наших нор ни бомбежки, ни артобстрелы…

Странно: я, кажется, начинаю вдаваться в беллетристику. Раньше за собой подобного греха не замечал.

Получил несколько писем из дому. Пишут, что живут нормально, планы по вылову рыбы перевыполняют, себе остается тоже, сын растет и все время спрашивает про папу и маму. А мама совсем рядом — во фронтовом госпитале: уговорила-таки свое начальство послать ее поближе к фронту. Но это «рядом» не перескочишь…

Закончив читать и как бы получив толчок к продолжению, Матов заскрипел по бумаге пером.

18 апреля

Фронт снова пришел в движение: что-то раскачало наконец его «верхи» и эта «раскачка» докатилась до низов. Только что стало известно: З-ские высоты взяты. В дивизии праздник. Все ходят именинниками, будто именно мы и взяли эти высоты. Хотя, конечно, и мы не стояли в стороне. И вот что самое удивительное, чему, впрочем, никто не удивляется: все рвутся в бой! Казалось бы, отдыхай, раз выпала такая возможность, ан нет. Впрочем, отдыхом этот «отдых» не назовешь: отрабатываем методику боев в городских условиях. Очень помогают нам бывшие «сталинградцы»: у них по этой части опыт громадный. Заранее создаем ударные группы, в которые входят одна-две пушки, пара танков или самоходок, один-два миномета, снайпера, пулеметчики, автоматчики. Учимся, «захватывая» пустующие дома, взаимодействию между группами и многому другому. Как я и ожидал, отдых нам сократили: послезавтра идем к Б-ну. Даже не верится…

В первый же день имели место случаи мародерства со стороны некоторых солдат и офицеров моей дивизии, хотя брали они самую что ни на есть чепуху, потому что в солдатский сидор много не положишь, и неизвестно, сохранишь ли до победы и сохранишься ли сам. Всех, замеченных в мародерстве, приказал посадить на гауптвахту, поведение солдат и офицеров разбирали на партийных и комсомольских собраниях. Ничего подобного больше не повторялось.

Зато наезжали из других частей, в основном из тыловых, пытались шарить в домах и магазинах. Такие группы выдворяли силой или подвергали аресту. Среди них оказалась группа политотдельцев из соседней армии, полковник-интендант со своими людьми, начальник снабжения отдельного танкового корпуса. Поговаривают, что чем дальше от фронта, тем мародерство шире и безнаказаннее. Не удивительно: у тыловиков есть куда класть, где хранить и на чем возить. Да и народ там черт знает какой. Все это очень мерзко, но, видимо, ни одна армия избежать этого не может. И то сказать: немцы столько у нас разорили и награбили, что если даже перевезти все уцелевшее из Германии в подвергшиеся оккупации наши города и села, не хватит, чтобы возместить и десятой доли уничтоженного.

Заглянул адъютант.

— Товарищ полковник, вас там корреспондент какой-то спрашивает.

— Какой еще корреспондент?

— Задонцев или Задонский… Я не разобрал.

— Может, Задонов?

— Может быть.

— Проси. И позаботься об обеде. Ну и… сам знаешь.

— Будет сделано, товарищ полковник.

Матов вздохнул и убрал тетрадь в чемодан.

Алексей Петрович Задонов стоял напротив подъезда и отковыривал щепкой прилипшую к сапогам грязь. Увы, от этого сапоги чище не становились. Рядом топтался его шофер, телохранитель и нянька старшина Чертков и говорил сконфуженно:

— Если б вы мне сказали, товарищ полковник, что идете к генералу, я б вам почистил сапоги, пока вы спали. Я вот и немецкую ваксу раздобыл, и рыбий жир у летчиков. От рыбьего жиру они не промокают, сапоги-то…

— Ладно, тезка, не ворчи, — произнес Алексей Петрович, отбрасывая щепку. — Генерал — не велика шишка. И не ради генералов надо чистить сапоги, а ради самого себя. А тут и не генерал, а полковник, и ты не денщик, а водитель транспортного средства. Ты лучше вот что: заправь наш драндулет, поешь и жди. Я тут долго не задержусь, поедем с тобой смотреть, как наши входят в Берлин. А то пропустим самое главное.