Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

И мысли Валецкого невольно вернулись к совещанию. Собственно, и его поездка в дивизию Матова — следствие этого совещания.

Совещание было архисекретным: на нем были оглашены новые сроки нашего наступления, которое вначале планировалось на 20 января, а теперь — по решению Ставки Верховного Главнокомандования, а для всех яснее ясного — самого Сталина, — переносилось на целых десять дней раньше. Хотя командующий фронтом оповестил об этом решении с обычным непроницаемо-каменным выражением лица, Валецкий, знавший Жукова еще по сорок первому году, догадался, что тот дорого бы дал, чтобы наступление началось в ранее запланированные сроки. Даже к 20 января не удавалось закончить доукомплектование войск, довести до нормы запасы горючего и боеприпасов, особенно снарядов для тяжелой артиллерии и «катюш», еще не были подготовлены прифронтовые аэродромы, отремонтированы железнодорожные пути, да и погоду синоптики на ближайшую неделю обещали весьма неважную, что мешало использованию авиации для нанесения ударов и ведения глубокой разведки в тылах противника.

Последнее обстоятельство было особенно существенным, ибо войсковой разведке удается проникнуть самое большее до ближайших немецких тылов — и то с большими потерями, так что вообще пришлось прекратить посылку разведгрупп за линию фронта. Следовательно, снова придется вернуться к практике разведки боем, а это и дорого, и не выход из положения. Но ничего лучшего в сложившейся обстановке придумать нельзя, потому что даже о второй полосе немецких укреплений почти ничего неизвестно: противник зарылся в землю, притаился, ждет, так что войскам придется драться с ним практически вслепую. Нетрудно догадаться, каких это будет стоить потерь. Особенно в танках, которые велено беречь, чтобы использовать их после прорыва тактической обороны немцев. Следовательно, пехота пойдет в бой сама по себе, заваливая, как обычно, трупами нейтральную полосу. А в результате окажется, что войскам не хватит сил, как это случалось уже не раз, для развития достигнутого успеха. Но Ставку это будет интересовать меньше всего, она станет давить на командующих фронтами, те в свою очередь — на командующих армиями, корпусов и дивизий.

Больше всего возмущало генерала Валецкого то, ради чего ломается тщательно спланированная подготовка к наступлению, — ради того, чтобы оттянуть на себя несколько немецких дивизий с Западного фронта, где союзнички в Арденнах попали в немецкую мясорубку. И что это за дурость такая — оплачивать чужую глупость жизнями своих солдат! Те же союзнички не слишком торопились помогать нам в сорок первом и сорок втором, когда мы харкали кровью под ударами немецких танковых клиньев. А тут — чуть их прижали — Иван, выручай!

В сущности, генерал Валецкий был даже рад, что немцы надавали союзникам по морде, а то слишком легко они раскатились, почти не испытав на своей шкуре, что такое настоящая драка. Пускай-ка теперь почешутся. Рассказывают, что в их газетах — у них там все писать можно! — похихикивают над русскими, которые будто бы воюют по принципу: были бы кости целы, а мясо нарастет. А как он, генерал Валецкий, будет беречь это «мясо», если его ставят в такие дурацкие условия? Будь ты хоть семи пядей во лбу, хоть семидесяти, а с завязанными глазами, да еще в незнакомом помещении, размахивать кулаками — кулаки в кровь разобьешь, а толку — чуть.

Генерал Валецкий давно уже считает понятие «беречь солдата» чисто пропагандистским вывертом, придуманным журналистами и писателями, понятием, обращенным не к нему, командующему армией, а к так называемому общественному мнению. В конце концов, и сам он постольку командующий армией, поскольку существует сама армия, и, следовательно, должен свою армию беречь. Но он командующий именно армией, а не солдатами. Его задача — продвинуть свои полки и дивизии к такому-то сроку на такое-то расстояние, занять такие-то населенные пункты, форсировать такие-то водные преграды и тому подобное. И при этом не ссылаться на так называемые объективные трудности: ни командующий фронтом, ни тем более Верховный принимать их во внимание не станут. К тому же в резерве Ставки хватает генералов, готовых заменить его на армии и еще меньше считать, сколько они потеряют солдат, выполняя приказы свыше. Жалеть солдата — это создавать ему наиболее благоприятные условия для того, чтобы он воевал, чтобы погиб не зря, а прихватив с собой на тот свет врага или сделав хотя бы один шаг вперед. Воюющая армия — не общество милосердия, а война — это взаимоуничтожение двух враждующих армий, и побеждает не тот, кто уничтожил больше солдат противника, а тот, у кого этих солдат оказалось больше вообще. Немцу брать солдат уже неоткуда, хотя за его спиной все еще стоит почти вся Европа, а у нас они еще есть; немец потерял уверенность в своих силах, а у нашего солдата с каждым днем эта уверенность растет. Поэтому немец потерпит поражение, а русский победит. Вот и вся арифметика с психологией.

Ну и… прорыв обороны противника пехотными батальонами, атакующими впритык к огненному валу, — тоже способ сберечь солдат и добиться успеха меньшей кровью. Рокоссовский в Белорусской операции использовал эту методу, она дала неплохие результаты, теперь с ней связывают чуть ли ни весь успех нового наступления. Однако во время Белорусской операции армия Валецкого стояла в резерве, пополнялась людьми и техникой и лишь к концу операции была брошена в бой, захватила плацдарм за Вислой, удержала его и теперь с него же начнет наступление, так что за огненным валом его солдаты в атаку не хаживали.

Валецкий зашевелился на заднем сидении и, морщась от боли, помогая обеими руками, поменял положение правой ноги. Старая осколочная рана, полученная еще в сорок первом и до конца не залеченная, все чаще и чаще давала о себе знать. На совещании в штабе командующего фронтом у Валецкого даже в глазах потемнело от боли в самое неподходящее время — когда пришлось докладывать о готовности армии к предстоящему наступлению. Он вынужден был выдержать слишком длинную паузу, чтобы смирить в себе боль и не отвести глаза от недоуменного взгляда Жукова. Конечно, тому известно о его ране, но ложиться в госпиталь сейчас, когда до Германии подать рукой — глупее ничего не придумаешь. Действительно, провоевать от самого первого звонка и остаться в стороне при последнем — это почти смерть. Уж если раньше не лег в госпиталь, то теперь надо терпеть до самого конца войны, хотя одному богу известно, чем эта проволочка может для него обернуться. Но о последствиях думать не хотелось.

До начала предстоящего наступления теперь оставалось меньше недели, надо было срочно вносить коррективы в имеющиеся планы. В том числе самому понаблюдать, как идет тренировка пехоты к наступлению непосредственно за огненным валом. Командир стрелкового корпуса генерал-майор Болотов жаловался ему на нехватку снарядов и мин, на то, что на тренировках некоторые комдивы, экономя боеприпасы, создают огненные валы весьма условно, обозначая его одиночными выстрелами. Понять комдивов можно: берегут снаряды про черный день, не слишком-то надеясь на наши неповоротливые тылы и не задумываясь над тем, что, сэкономив сейчас несколько сотен снарядов и мин, вынуждены будут в боевой обстановке тратить тысячи. К тому же, неподготовленные артиллеристы и минометчики могут побить своих, а неподготовленные к массированному огню солдаты… Черт знает что! Вроде умные люди и опытные командиры, а до сих пор боятся самостоятельно заглядывать дальше своего носа.