Мария Голикова - Зима с Франсуа Вийоном

Поблизости оказалось заведение «Боров». Затворив за собой тяжёлую дверь, Жан-Мишель понял, что тихо и спокойно посидеть тут ему не удастся: в «Борове» вовсю веселилась и пила вино компания его дальних знакомых во главе с неким Фабрисом, в недавнем прошлом — школяром, а теперь — тёмной личностью. А Фабрис с друзьями сразу узнали Жана-Мишеля и закричали:

— О, сколько лет, сколько зим! Скорей иди к нам!

Жан-Мишель принял приглашение без особого восторга, потому что Фабрис был знаменит на весь университет своими буйными пьяными выходками — хотя внешне совсем не казался буяном: спокойный голос, узкое лицо с тонкими губами, бесцветные глаза… Впрочем, сейчас он и его приятели смотрелись вполне мирно и дружелюбно.

— Садись, — Фабрис королевским жестом указал Жану-Мишелю на свободное место напротив себя и налил ему полную кружку вина. — Ты знаком с моими друзьями? Реми, Люк, Дидье… А это Жан-Мишель, прилежный школяр и любитель поэзии, все берите с него пример. Слышал, что ты увлёкся стихами Франсуа Монкорбье?

— Почему Монкорбье? Франсуа Вийона, — поправил Жан-Мишель.

— Это одно и то же, — ответил Фабрис. — Его настоящая фамилия Монкорбье.

— А откуда ты знаешь, что мне нравится Вийон?

— Птичка насвистела.

— Птичку зовут Поль, — уточнил Люк.

— Ну и как тебе стихи месье де Монкорбье? — продолжал Фабрис.

— Прекрасные стихи. Но почему ты зовёшь его Монкорбье?

— Потому что он ублю… — начал Люк, но Фабрис оборвал его:

— Ну-у! Брось эти вульгарные выражения, мы тебе не какой-нибудь сброд! Нет, конечно, если тебе больше нравится сброд, чем наша компания, то я никого не держу… — Фабрис вздохнул так, словно умирал со скуки, и в упор посмотрел на Жана-Мишеля. — Скажем так, есть основания считать этого стихотворца незаконнорожденным. Хотя я — лично я — не сомневаюсь, что его мать была самой благочестивой женщиной.

— А я слышал, что Вийон даже не знал, кто его папаша, — вставил Реми.

— Почему не знал? — вспыхнул Жан-Мишель. — Он из нормальной семьи, знал и своего отца, и деда! Только рано потерял отца, к тому же их семья была очень бедной, поэтому мать сама не могла его содержать и отдала на воспитание священнику Гийому де Вийону. Просто я думал, что Гийом их родственник, и у них одна фамилия.

— А оказалось, что нет, — кивнул Фабрис. — Оказалось, что этот Гийом де Вийон — просто благодетель, который по доброте душевной решил помочь бедной вдове и её несчастному ребёнку…

— Ты, надо понимать, не веришь в это? — спросил Жан-Мишель. — Думаешь, он поступил так из корысти? Хотел разбогатеть?

— Нет, ну что ты… Я свято верю в это самое… неважно. Друзья, давайте выпьем за благочестие и доброту, это такая редкость в нашем испорченном, отвратительном, грешном мире! — произнёс Фабрис, и все выпили. Жан-Мишель посмотрел Фабрису в глаза и обнаружил, что тот уже изрядно пьян. Дождался паузы в разговоре и встал, но Дидье ухватил его за плечо и посадил обратно.

— Останься, нам нечасто приходится беседовать с приличными людьми, — произнёс Фабрис, глядя на Жана-Мишеля тяжёлым взглядом. — Может, стихи почитаешь? Из твоего Монкорбье-Вийона что-нибудь?

— Нет, я читать не мастер. Да и тебе Вийон не по душе.

— Он умеет читать только проповеди, — вставил Реми.

— Счастливо оставаться, — сказал Жан-Мишель и встал, но Дидье и Люк схватили его за руки и опять усадили на место.

— Подожди, мы ещё не закончили про твоего стихоплёта, — неторопливо заметил Фабрис. — Ну что ж такое, ни с кем не удаётся нормально поговорить о поэзии… Вот, недавно хотел поговорить про твоего Вийона с одним любителем книг… живёт тут неподалёку… Знаешь такой большой серый дом с флюгером в виде орла? Хотел просто поговорить — а чем кончилось? Тьфу…

Дидье, Люк и Реми заржали хором. Жану-Мишелю стало не по себе, но возмущение оказалось сильнее страха.

— Я не могу понять, почему тебя так волнует Вийон? Ты же не читаешь стихов!

— Читаю, только не такие! Поль говорил, ты теперь ходишь и повторяешь всем, что этот Монкорбье — невинная овечка, которую несправедливо засудили… талант, честный благородный человек, жертва произвола и клеветы…

— Ну и что?

— А то, что этот твой поэт давно сгнил, как падаль у большой дороги! И ты однажды кончишь так же — за глупость!

— Только после тебя.

— Да я своими руками перевешал бы всех поэтов. И их поклонников.

— За что?

— Ненавижу! — прошипел Фабрис. — А кого я ненавижу больше всех на свете, так это беспомощных слюнтяев! Таких, как ты… Их можно размазать по стенке, а они всё равно будут смотреть на тебя честными глазами, молиться, читать стихи и думать о высоком… Уроды! Вот сколько я тебя знаю…

— Ты не знаешь меня, Фабрис! И Вийона ты тоже не знаешь!

— Ну скажи мне что-нибудь живое, хоть сейчас! Ну покажи мне у этого Вийона хоть одну действительно крепкую, злую строку, где он назвал вещи своими именами! Чтобы я понял, что он мужчина, который может дать по морде! Но он не мог… читал я его стихи! Тьфу!! Этот дурак Поль ещё возмущался, что Вийон писал на жаргоне… А ну, Дидье, скажи что-нибудь!

Дидье ухмыльнулся и произнёс несколько слов — вроде бы по-французски, но Жан-Мишель ровным счётом ничего не понял.

— Вот это — жаргон! Это настоящий язык воров! А твой Монкорбье не слыхал настоящего жаргона и не видал настоящих дел — а туда же, полез делать вид, будто он на короткой ноге с кокийярами [26] Организованная группа преступников в средневековой Франции, опознавательным знаком которой была раковина (название произошло от французского «coquille» — «раковина»). … Только и умел, что языком трепать, пусть и в рифму… А если надо было кого в драке заколоть, так убегал в ужасе… Не мог! — Фабрисиздевательски развёл руками. — И ты, Жан-Мишель, тоже ведь не можешь дать мне по морде, тебе тоже слабо! Будь ты мужчиной, от меня бы уже мокрого места не осталось! Ха-ха-ха, да ты даже вина не можешь выпить как следует!!! — бесцветные глаза Фабриса вспыхнули, как угли в камине, он схватил со стола почти полную кружку Жана-Мишеля и выплеснул всё вино ему в лицо.

Жан-Мишель сжал губы, помедлил секунду — и дал сдачи. Этого никто не ожидал; Фабрис повалился навзничь, друзья его подхватили. Обретя утерянное равновесие, Фабрис взревел, выхватил кинжал и замахнулся на Жана-Мишеля, но неожиданно получил по лбу тяжёлой скамьёй и снова свалился на пол, на этот раз без чувств. Жан-Мишель с недоумением уставился на эту скамью, не понимая, как она вдруг оказалась в воздухе.

— Всем доброго дня, — поздоровался Анри, опуская скамью на пол. — Или кто-то ещё хочет попытать счастья? Уложите его поудобнее, — посоветовал он, кивнув на Фабриса, и повернулся к Жану-Мишелю. — Я как раз проходил мимо, решил погреться. Поздравляю тебя, мой друг, это был хороший удар! Фабрис сам напросился на него своей грубостью и необузданным нравом. Он оскорбил тебя, так что теперь вы квиты, — добавил он с нажимом и оглядел присутствующих. Реми, Люк и Дидье угрюмо смотрели на него и молчали.