Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

День проходил, наступала ночь, за ней новый день. Нещадно палило солнце, башня накалялась, воздух в танке, пропитанный миазмами, казалось, превращался в некую жидкость, лишенную даже намека на кислород. И мухи… Они наполнили танк, жужжали, ползали по лицу, лезли в ноздри, в уши, в рот. Снаружи слышалось попискивание трясогузок, охотящихся за мухами, беспрерывное густое стрекотание кузнечиков и сверчков, а это значило, что за танковой броней жизнь продолжалась. Вологжина время от времени окутывало беспамятство, он стонал, ругался, хрипел. Сотников тряс его за плечо, прикладывал к лицу мокрую тряпку, Вологжин успокаивался и отходил.

Этот мальчишка оказался выносливым и терпеливым. Он не жаловался и, казалось, даже не спал, наблюдая за окрестностями. Более того, он оказался еще и весьма изобретательным. После того как они попробовали дышать через противогаз и у них из этого ничего не получилось, он отсоединил трубки от фильтра и высунул их кончики в смотровые щели — дышать стало легче. Но сильнее, чем вонь и раскаленная на солнце броня танка, угнетало бездействие.

Немцы артиллерию на прежнее место ставить не стали, и неизвестно, оттого ли, что здесь были уничтожены несколько их орудий, или оттого, что их танки ушли так далеко, что в их поддержке с такого расстояния не было нужды. К тому же и дорога, по которой еще недавно осуществлялось непрерывное перемещение войск и техники, теперь почти опустела, разве что иногда проедет бронетранспортер в сопровождении десятка мотоциклистов, санитарная машина или пара танков, возвращающихся в часть после ремонта, так что вызывать огонь артиллерии на столь ничтожные цели не имело смысла. Можно было бы самим пальнуть разок-другой, но Вологжин верил: немцы вот-вот должны побежать назад, и тогда им этой дороги не миновать. Он так и ответил «Енисею» на его запрос.

Сотников вдруг заволновался:

— Товарищ майор! Товарищ майор!

— Что тебе? — спросил Вологжин, медленно выплывая из забытья.

— Танки! Наши танки! Тридцатьчетверки!

Вологжин рванулся:

— Где?

— На дороге! Шесть штук. Только… только они с крестами, — возбужденно шептал Сотников.

— Как то есть с крестами? — не поверил Вологжин, откидываясь на спинку сидения.

— Правда-правда! На башне и на броне.

— И что?

— Идут в сторону фронта. А сзади две немецких четверки.

— Трофейные, значит, — пробормотал Вологжин. И пояснил не то себе, не то Сотникову: — Фриц — он хозяйственный. Он ничего не бросит, что может сгодиться.

И вспомнил, как еще на Юго-Западном в сорок первом они захватили несколько немецких танков, вполне исправных и почти с полным боекомплектом, в то время как у наших бэтэшек не осталось ни одного снаряда, и пытались использовать их в бою, но комиссар полка, заметив это, так вздрючил комбата за это якобы преклонение перед вражеской техникой, что потом никому и в голову не приходило повторить подобное. А главное, что эти танки бросили, сделали немцам, можно сказать, подарок. Дурью маялись. А немцы, значит, используют, что можно использовать, и взрывают те наши танки, что требуют капитального ремонта. Умно воюют, сволочи, не то что мы, заключил Вологжин, но вслух не сказал ничего.

Ночью Сотников с осторожностью открывал командирский люк и они по очереди дышали свежим воздухом. Когда днем дышать становилось невмоготу, а привыкание то наступало на какое-то время, то отступало, Вологжин подумывал о том, чтобы вообще покинуть танк ночью, найти какое-нибудь укрытие, там и переждать, но его удерживала собственная беспомощность, незнание обстановки за пределами видимости из танка и движение по дороге, хотя и не столь оживленное, но не прекращающееся ни днем, ни ночью. Было слышно, как тарахтели подводы, подвывали моторами одиночные грузовики и танки, шла пехота — и тоже мелкими подразделениями. Наша артиллерия время от времени постреливала, но чаще всего налетали штурмовики, днем — большими группами, ночью — по одному, по два, выпускали осветительные ракеты и прочесывали дорогу пулеметами, пушками и ракетами, оставляя на ней то горящую цистерну, то дымящийся танк, то трупы солдат и лошадей. Иногда — и чаще всего днем и совершенно неожиданно — обнаруживались по соседству с танком забредшие сюда по каким-то своим надобностям небольшие группы немецких солдат, и тогда Сотников втягивал внутрь антенну и выдергивал из щелей гофрированные трубки.

На третий или четвертый день на самой вершине гряды, метрах в пятистах от того места, где стоял танк, немцы установили зенитную батарею, которая встречала огнем наши штурмовики и пролетающие мимо самолеты. Оттуда, особенно по ночам, были слышны чужие голоса, скрежет кирок и лопат, урчание машин, то наплывающие, то затихающие звуки музыки, производимые патефоном, а когда зенитки стреляли, даже жестяной звон выбрасываемых гильз. Вологжин сообщил «Енисею» об этих зенитках, и наши самолеты раза два обстреливали их и бомбили, но, видать, не слишком удачно, потому что после налета привычные звуки возобновлялись, как ни в чем ни бывало. А с утра на том месте, где стояли разгромленные немецкие батареи, вновь появились немцы и начали копать, только не поймешь, что и для чего.

В танке, между тем, кончались и вода, и еда. И неизвестно, сколько им еще ждать нашего наступления.

— Какой сегодня день? — спросил Вологжин привычным шепотом у своего товарища по несчастью, предварительно потрогав его рукой.

— А? Что? День? — встрепенулся задремавший Сотников. — Не помню, товарищ майор, — шепотом же ответил он. — По-моему, воскресенье.

— Я не об этом тебя спрашиваю. Число какое?

— Не знаю. Думаю, десятое или одиннадцатое.

— Как там у нас с водой?

— Одна фляжка осталась, товарищ майор. Пить хотите? Вы пейте, я не хочу.

— Я тоже не хочу, — соврал Вологжин и облизал сухим языком потрескавшиеся губы. — А сколько сейчас времени?

— Три часа семнадцать минут, — ответил Сотников, вглядевшись в командирские часы, отданные ему Вологжиным. И добавил: — Похоже, дождь собирается. Может, воды удастся раздобыть. Я вот все думаю-думаю и никак придумать не могу, как это сделать. Люк открывать нельзя, потому как фрицы близко, а не открывать, ничего нам не натечет.

— А ты попробуй открыть люк механика.

— Пробовал. Но только он так завален землей и камнями, что я чуть приподнял, а оттуда как посыплется, как посыплется…

— Хорошо бы, если бы дождь пошел ночью…

— Хорошо бы, товарищ майор. А только… Слышите гром? Слышите? Гроза идет. А до вечера еще далеко… Если фрицы попрячутся, я тогда каску выставлю…

— А что они сейчас делают?

— Окопы роют или что — уж и не знаю…

— А ты посмотри повнимательнее. Может, это саперы, — говорил Вологжин, ощупывая панораму. — Если саперы, то вооружены только винтовками. У саперов петлицы черные, на рукавах черные нашивки с молоточками. Не исключено, что они готовят позиции для противотанковых орудий. Если это так, значит, фрицы выдохлись, драпать собираются и выставляют заслоны. Смотри, Тимоша, внимательнее смотри. Это очень важно. И говори обо всем, что видишь.