Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Александр Михайлович помял пятерней свой подбородок, глянул исподлобья на круглую, упитанную физиономию Ватутина, с коротким вздернутым носом, застывшую в напряженном ожидании.

Еще недавно, когда Ватутин служил в Генштабе, Василевский ходил под его началом. Теперь роли их переменились, однако некоторая зависимость от прошлого все-таки осталась. К тому же их связывали общие недавние ошибки и просчеты, допущенные во время осуществления наступательной операции под кодовым названием «Скачок». Теперь пришло время оправдывать полученные авансом высокие звания и награды… Впрочем, как не крути, а без существенного усиления Воронежского фронта немцев не остановить. И решение принимать не Ватутину, а ему, маршалу Василевскому. Ему же и выходить на Сталина.

— Что ж, Николай Федорович, пожалуй, ты прав, — промолвил Василевский, не отрывая взгляда от карты. — Надо только это как-то убедительно обосновать, — добавил он и только тогда посмотрел на Ватутина.

— Обоснуем! — воодушевился тот. — Я уже над этим думал. Вот смотри, Александр Михайлович. Мы нанесем удар по Второму танковому корпусу СС с двух сторон, зажмем их дивизии между реками Псёл и Северский Донец, отрежем от тылов и уничтожим. Немцы выдыхаются, у них большие потери в людях и технике, практически не осталось резервов. Надо только успеть сосредоточить общевойсковую и танковую армии западнее и восточнее Прохоровки. Оттуда и ударить всей их мощью. — Помолчал и далее с просительными интонациями: — Позвони товарищу Сталину, Александр Михайлович. Сам понимаешь: время дорого.

Сталин, выслушав Василевского, долго молчал. Затем спросил:

— А чем вы гарантируете, что на этот раз все получится так, как вы с Ватутиным запланировали?

— Товарищ Сталин, имея такие силы, мы ударим по уже весьма ослабленному противнику мощным танковым кулаком. Нам известно, что 4-я танковая армия генерала Гота в предыдущих боях потеряла более половины своих танков и артиллерии. При соответствующей поддержке 2-й воздушной армии генерала Красовского мы переломим ход сражения в свою пользу.

— Хорошо, — наконец согласился Сталин. — Свяжитесь с Коневым, договоритесь с ним о маршрутах и сроках выдвижения 5-й гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова и 5-й гвардейской армии генерала Жадова. И о районах их сосредоточения. Надеюсь, что на этот раз вы не позволите Манштейну и Готу обвести вас вокруг пальца.

— Не позволим, товарищ Сталин, — ответил Василевский и положил трубку. Затем, переведя дыхание, уже Ватутину: — Я сейчас свяжусь с Коневым, а ты, Николай Федорович, со своим начштаба продумайте все до мелочей. Кстати, где твой начштаба?

— Отослал в войска в качестве представителя фронтового командования.

— Это что же, ты и за командующего и за начштаба?

— Ничего, мне не впервой, — беспечно отмахнулся Ватутин.

Маршал Василевский лишь покачал головой. Да и что тут скажешь? Его самого Верховный тоже практически отстранил от руководства Генштабом, сделав штатным представителем Ставки. Теперь Генштабом за него руководит генерал Антонов, человек, конечно, способный, но… Выходит, что он, Василевский, оказался начальником без подчиненных. И неизвестно, чем это кончится.

7 июля в полночь выделенные Воронежскому фронту армии двинулись в районы сосредоточения. Танкистам предстояло пройти ускоренным маршем около трехсот километров, пехоте — чуть меньше ста, чтобы занять выжидательные позиции в отведенных местах, привести себя в порядок, подтянуть тылы и нанести удар всей своей мощью по зарвавшемуся противнику. А пока танкисты движутся под палящим солнцем в своих раскаленных железных коробках, задыхаясь от пыли, которую видно за многие километры, теряя по дороге технику из-за всяких поломок, останавливаясь перед мостами, которые строились для крестьянских телег, Ватутин должен удержать противника на слабо подготовленном третьем рубеже обороны: кто ж знал, что немцы до него доберутся? — и не пустить их к Прохоровке с ее железнодорожной станцией, армейскими складами, ремонтными мастерскими и госпиталями. Но удержать не получалось. Основные силы немцев, хотя и с трудом, продолжали двигаться в сторону Курска вдоль Обоянского шоссе с юга, вспомогательные — с юго-запада, грозя окружением обескровленным 69-й и 1-й гвардейской танковой армиям.

Все висело на волоске, все зависело от того, успеют ли резервные армии вовремя прибыть в район сосредоточения, занять позиции и изготовиться к наступлению, а поредевшие и уставшие войска сдерживать напор противника.

Обе армии двигались по разным дорогам днем и ночью. Немецкая авиация обнаружила многокилометровые колонны задолго до их подхода к месту назначения, однако не беспокоила: самолетов хватало только на то, чтобы бомбить обороняющиеся русские полки и дивизии.

Немецкие генералы, со своей стороны, понимая всю опасность, которая нависала над их войсками, спешили завершить окружение и выйти на оперативный простор. На этом просторе русские танковые части, так и не сумевшие приноровиться к немецкой тактике наступления, будут везде натыкаться на противотанковую оборону, подвергаться атакам с воздуха и, рано или поздно, обескровленные, будут запечатаны в очередном котле.

А ведь эта тактика, когда-то придуманная генералом танковых войск Гудерианом, в подробностях изложенная в специальном военном журнале, издававшемся в Берлине, следовательно, не представлявшая никакой секретности для советских генералов, заключалась в том, что танковое соединение в виде корпуса или группы корпусов, сопровождаемые механизированной пехотой и артиллерией, постоянно поддерживаемые авиацией, прорывает фронт противника на узком участке и устремляется в его тылы, имея в арьергарде обычные пехотные подразделения, закрепляющие захваченные территории и обеспечивающие фланги ударной группировки. Главное — четко отлаженное взаимодействие и наращивание инициативы. В случае с русскими — не давать им время на раздумье и многоступенчатые согласования, без чего они вообще воевать не способны.

Все решали уже не дни, а часы. Как для немцев, так и для русских.

К младшему лейтенанту Николаенко, копавшему окопы вместе со своим взводом на опушке леса, подошел командир стрелковой роты старший лейтенант Фоминых, приказал:

— Идем со мной: дело есть.

Николаенко воткнул лопату в бруствер, накинул на плечи плащ и, не спрашивая, куда и зачем, пошел вслед за командиром.

В жесткой листве дубов шелестел дождь. Сверху звучно капало. Со всех сторон в монотонный шум дождя вплетались чужеродные для леса звуки: озлобленная матерщина ездовых и храп обессиливших лошадей, рокот моторов, лязг гусениц, звон лопат, вгрызающихся в твердую почву. Колонны уставших людей продолжали прибывать, рассасываться, их место занимали другие, суетились штабные офицеры, кричали и грозились охрипшими голосами командиры; где-то отрывисто били пушки, иногда слышались даже пулеметы, — и это лучше всяких окриков подгоняло уставших людей скорее зарыться в спасительную землю.