Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Что тут поделаешь: к штабным вообще, а к представителям Генштаба в особенности, у строевых командиров еще с екатерининских времен сложилось почти враждебное отношение. Матов знал, что должность офицера Генштаба для особых поручений необходима, что таковых насчитывается чуть больше сотни, что они так же рискуют жизнью, как и все прочие, и ответственность на них лежит преогромнейшая. Не исключено, что со временем эта должность отпадет за ненадобностью, однако он пребывает в нынешнем времени, а оно чревато тем, что строевые командиры, опасаясь за свою шкуру, довольно часто выдают желаемое за действительность, напуганные прошлыми репрессиями. И понять их можно вполне.

И все-таки пора переходить на живое дело. Вот вернется в Москву и напишет рапорт генералу Угланову. Тем более что разговор с ним на эту тему уже имел место, и генерал не возражал в принципе, просил только повременить.

— Обождите немного, — говорил он, поглядывая на своего подчиненного поверх очков с той нескрываемой любовью и надеждой, с какой может смотреть учитель на своего весьма способного ученика. — Пройдет еще какое-то время, все придет в норму, предпосылки к этому налицо, и я, Николай Анатольевич, с большим удовольствием отпущу вас в армию. Уверен, что получив опыт работы в Генштабе, научившись анализировать события и делать соответствующие выводы, вы станете прекрасным командиром дивизии, а после небольшой практики, и корпуса. К тому времени, надеюсь, и те, кто будет командовать непосредственно вами, тоже чему-то научатся, и вам не придется вступать с ними в конфликты по любому поводу.

— И когда, по-вашему, Константин Петрович, наступит это время? — спросил Матов, уверенный, что для этого нужны годы и годы, что идеальных условий вообще не может быть в принципе, а порядок зависит не от воли отдельно взятых людей, а от степени образованности народа, его культуры и прочих факторов, которые создаются постепенно, на протяжении поколений. Правда, армия, как особый организм, где все регламентируется приказами на основе обобщенного опыта, может и должна опережать время, однако люди есть люди, а этот материал поддается изменениям с большим скрипом и часто теряет накопленный годами опыт в результате какой-нибудь общественной пертурбации.

Но Матов ничего из тех мыслей, что сложились в его голове за минувшие месяцы войны, излагать своему начальнику и наставнику не стал — обо всем этом уже говорено и переговорено — и теперь терпеливо ждал ответа на свой вопрос.

— Я полагаю, — ответил генерал Угланов после некоторого раздумья, — что к концу этого года вы вполне можете рассчитывать на продолжение службы строевым командиром. — И, нахмурившись, уткнулся в бумаги.

Жаркий и душный вечер 14 июля опускался на меловые холмы. Грохот боя постепенно затихал, распадаясь на отдельные очаги. Между тем на командном пункте 48-го стрелкового корпуса, разместившегося в неглубокой балке, поросшей молодым дубняком и тополями, не прекращалась напряженная работа. Бойцы роты охраны рыли щели в каменистой почве, устраивали огневые позиции для зениток и пулеметов, натягивали маскировочные сети над передвижными радиостанциями, особенно заметными с воздуха своими размерами. Штаб корпуса за минувший день несколько раз менял место дислокации, подвергаясь налетам немецкой и даже своей авиации, так что дело доходило до того, что и по самолетам с красными звездами на крыльях начинали стрелять не только наши зенитки, но и бойцы, сидящие в окопах, наслышанные о коварстве фашистов, которые используют советские самолеты, даже не замазав на них красные звезды.

— Вот видите, Николай Анатольевич, в каких условиях нам пьиходится воевать, — с неизменными усмешкой и картавостью говорил генерал Рогозный после очередного налета краснозвездных Илов. — Наши бойцы уверяют меня, что в этих самолетах сидят немецкие летчики. О том, что противник используют наши трофейные танки и артиллерию, это известно всем. Но на тех танках все-таки кресты, а тут звезды. — Помолчал немного, качнул лобастой головой. — Все дело в отвратительной связи. На большинстве наших самолетов нет радиостанций, нашим сигнальным ракетам летчики не верят. Впрочем, сегодня утром и немецкие самолеты так врезали по своим, что любо-дорого. А все потому, что пока самолеты летели, наши отступили, немецкая пехота заняла их место… Как говорится, поспешишь, сам себя насмешишь. — И, грустно улыбнувшись: — Разведка доносит, что противник собирается атаковать наши позиции и этой ночью. Идет перегруппировка. А что у вас в арьергарде?

— Собрали все оставшиеся орудия и снаряды — набралось по четверти боекомплекта. Мы договорились с комдивом Говоруненко, что с наступлением темноты проведем короткую атаку на позиции противника на стыке двух его дивизий. По данным наших разведчиков, немцы ослабили фронтальные части, перебрасывают основные силы на фланги. Судя по всему, они именно завтра намерены завязать «мешок» в районе села Малое Яблоково. Надо спешить, Зиновий Захарович.

— Мы спешим, Николай Анатольевич. Дивизии уже готовы к маршу. Обозы с ранеными уже пришли в движение. Порядок с вашей помощью определен, все лишнее будет уничтожено. За помощь моему штабу большое спасибо. Отход начнем в тот самый момент, как только вы начнете атаку… Кстати, вы ужинали?

— Да, спасибо, и пообедал, и поужинал. Всем бойцам и командирам раздали оставшееся продовольствие и боеприпасы…

— Очень хорошо. И еще один вопрос, если не возражаете: откуда у вас такая предусмотрительность?

— Учился на своих и чужих ошибках, — поскромничал Матов.

— Тогда отдохните часок — и за дело, — подвел итог разговору генерал Рогозный. — В дивизию пойдет машина с боеприпасами. Она вас захватит.

Генерал поднялся, встал и Матов. Они молча пожали друг другу руки.

Штаб корпуса расположился в палатках, выгоревших на солнце до белизны. Их тоже накрыли продранными во многих местах маскировочными сетями, и теперь из-под них слышались голоса штабных офицеров, пытающихся связаться с дивизиями и полками. От палаток то и дело отъезжали мотоциклы с колясками: очередной офицер, не докричавшись до своих подопечных, уносился в ночь искать штабы и устанавливать связь. В небольшом окопчике на краю балки был оборудован НП, таращились вдаль рогатые стереотрубы. В километре отсюда, в низине, шел бой, вспыхивали зарницы выстрелов, переплетались трассы пулеметных очередей, но все это без той ожесточенности, какая наблюдалась весь минувший день.

Матов присел на земляной выступ, расстегнул ворот пропыленной и пропитавшейся потом гимнастерки, откинулся спиной к прохладной стенке только что вырытого узла связи. Тело отчаянно просило покоя, усталость и желание спать отодвинули куда-то вдаль все остальные чувства. Однако стоило Матову закрыть глаза, как из звенящей тишины стали вылепливаться немецкие танки и неумолимо надвигаться на КП, причем само КП располагалось среди голого поля, никем и ничем не защищенное. И никто по этим танкам не стрелял, да и танки не стреляли тоже, в полной уверенности, что передавят всех гусеницами. Он слышал ругань командиров в телефонные трубки, пытающихся как-то повлиять на события, он снова и снова видел бегущих толпами красноармейцев, порывался сам чем-то помочь офицерам штаба, но почему-то никак не мог вспомнить что-то такое единственное, что сразу же решило бы все проблемы.