Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Ближе к полуночи над лесом пронеслась гроза, небо опрокинуло на землю потоки воды, вспенило ручьи. Под покровом грозы Филипп рискнул начать минирование полотна нажимными минами, присланными с Большой земли.

Саперы и бойцы охранения съехали на задах по мокрой траве к дороге и пропали в темноте. Тускло вспыхивали фонарики, прикрытые брезентовыми накидками, вырывая из мрака кусок рельса и две-три шпалы. Шумел дождь, время от времени вспыхивали молнии, но ничего, кроме падающей вниз стены дождя да смутных силуэтов деревьев противоположного склона, они не освещали.

На минирование ушло совсем немного времени. Сколько, Филипп Васильевич определить не мог, но на тренировках большинство подрывников укладывалось в полторы-две минуты, вряд ли они сейчас копались дольше, однако и эти две минуты тянулись бесконечно долго.

Закончив работу, люди полезли наверх, но это оказалось не так-то просто сделать: на мокрой траве, покрывающей скаты ущелья, ноги скользили, иные бойцы скатывались вниз, достигнув самого верха, так что одним приходилось пользоваться ножами и саперными лопатками, других вытаскивали с помощью длинных слег.

Но и этот этап остался позади и не был обнаружен охраной, в числе которой было много и бывших пленных из красноармейцев, согласившихся, — кто волей, а кто и неволей, — служить немцам. Одеты они были в немецкую форму, но без погон, командирами всех степеней были немцы.

Только тогда, когда все приготовления были закончены, Филипп Васильевич перевел дух. Рядом, вторя мужу, судорожно вздохнула жена, уговорившая взять ее на операцию. Да и почему бы не взять? Многие бабы взяли оружие и воюют не хуже мужиков. А Настасья стреляет так, что дай бог иному снайперу: с трехсот метров в консервную банку попадает девять раз из десяти. А сам Филипп Васильевич разве что четыре-пять раз. Иные и того хуже. Оно так метко и ни к чему: человек — не банка, палец ему отстрели — и уже не вояка. И все-таки, когда надо, чтоб наверняка, Настасья не подведет. А снять вражеского пулеметчика в бою — великое дело.

Гроза отгремела, ушла на восток, лишь слабые зарницы мерцали в темном небе да шумел притомившийся дождь. Медленно тянулось время.

Ближе к рассвету дождь прекратился. Повисла тягучая, как патока, тишина. Ни лист не шелохнется, ни зверь, ни птица не подаст голоса. Точно все вымерло окрест или затаилось в ожидании новой грозы, еще более страшной.

Вот со стороны Орши послышался шум мотодрезины. Из-за поворота выплыло желтое пятно и потекло, выхватывая из темноты серебристые нити рельсов и темные гребни шпал.

Филипп Васильевич опустил голову в высокую траву. Даже дышать стал медленнее, точно боялся, что немцы его услышат.

Рокот дрезины проплыл мимо, Филипп Васильевич поднял голову и проводил взглядом ее темный силуэт на фоне желтого пятна, согбенные фигурки немцев, припавших к пулеметам.

Погромыхивание и рокот дрезины затихли вдали. Еще через какое-то время со стороны Орши же послышался тяжелый гул приближающегося поезда. Сперва за поворотом возникло слабое свечение, оно разгоралось вместе с усиливающимся гулом, затем сквозь сумрак прорвался яркий сноп света: три желтых глаза таращились во тьму, со страхом вглядываясь в тонкие нити рельсов. Что тащил за собой паровоз, видно не было, окутываемое темнотой, дымом и паром, зато впереди он толкал две открытые платформы, груженые камнем.

Поезд катил не быстро, щупая рельсы фарами и передними вагонами.

Филипп Васильевич ощутил за своей спиной движение — это выходили на позиции бойцы его роты. Рядом шлепнулся в траву Перевозчиков, слева и справа заклацали затворы.

Филипп Васильевич положил перед собой немецкие гранаты, связанные по три в одно целое телефонным проводом. Приподнялся, опершись на левую руку, примерился. Шевелились бойцы — тоже готовились, примерялись.

Платформы с камнем проплывали мимо, стали видны железные крыши вагонов с вентиляционными трубами, перемежаемые открытыми платформами, на которых горбились, опустив длинные зачехленные стволы, тяжелые танки: поезд вез какую-то танковую часть, а это значит, что боя не миновать. У нутро Филиппа Васильевича на мгновение похолодело.

Проплыл мимо паровоз. За ним потянулись вагоны, окна иных тускло светились. Возле танков на платформах торчали часовые.

Филипп Васильевич считал вагоны. Мина должна взорваться под паровозом: она, если верить минерам, рассчитана на его вес. Где заложена эта мина, он знал: там, где позиции третьего взвода. Потом — или одновременно — взорвутся еще четыре мины, установленные с замедлением, с интервалами в три-четыре вагона. Эти мины усилены пятикилограммовыми зарядами тола, чтоб уж если рвануло, так все вдребезги. Но рванут ли — это еще вопрос.

Мимо катили и катили вагоны, а мины все не взрывались и не взрывались. У Филиппа Васильевича спина взмокла от напряженного ожидания: ему казалось, что мины так и не взорвутся, что он провалил операцию, и не будет ему прощения ни от командования, ни от товарищей.

Взрыв прогремел неожиданно. Взрывная волна пронеслась по ущелью, пригибая к земле травы. Филипп Васильевич, оторвав голову от пахнущей дымом травы, приподнялся, чтобы швырнуть гранаты на крышу ближайшего вагона. И тут же увидел, как метрах в тридцати справа полыхнуло пламя, вслед за тем дрогнула земля от еще более сильного взрыва, и он, боясь, что гранаты взорвутся у него в руках, швырнул их вниз, видя в то же время, как взрывной волной приподнимает сразу два вагона, как что-то отрывается от них и летит вверх — и в это мгновение его точно бревном садануло и отшвырнуло назад.

Очнулся Филипп Васильевич — в голове гудение и треск. Он с трудом оперся на трясущиеся руки, мотнул головой — гудение и треск не только не стихли, но усилились, принимая все более четкое звучание. И Филипп Васильевич догадался, что гудение — от поврежденного паровоза, а треск — это выстрелы.

Он пошарил вокруг себя — автомата не было. «Вот, черт, — подумал он. — Докомандовался. Стыдоба да и только».

Кто-то склонился над ним, крикнул в ухо:

— Ранен? Куда?

— Оглушило, — ответил Филипп Васильевич, не узнавая и своего голоса тоже. — Ни черта не соображаю. И не вижу.

— Ничего, пройдет. Полежите, товарищ командир, а я погляжу, — произнес другой голос.

«Кто бы это мог быть?» — пытался угадать Филипп Васильевич, почему-то уверенный, что первым рядом с ним должен оказаться комиссар Перевозчиков.

Человек быстро обшаривал тело Филиппа Васильевича, спрашивал:

— Тут болит? А тут?

И Филипп Васильевич догадался, что это фельдшер Ильяшевский, прибившийся к отряду осенью сорок второго.

— Что там? — спросил Филипп Васильевич, когда из ущелья полыхнуло пламенем и новый взрыв встряхнул, казалось, не только землю, но и небо. Затем взрывы последовали один за другим, то приближаясь, то удаляясь, но значительно слабее.