Том Холт - Песенка для Нерона

Ну, я не знал, что и подумать. Сперва я решил, что он искал меня; и хотя я все еще был очень зол из-за того, что он мне наговорил, по-настоящему зол, я поймал себя на такой мысли: ну что ж, теперь все будет в порядке — как будто в мире что-то встало на свое место. Но он, вроде бы, не смотрел ни на меня, ни на кого еще. Он просто стоял и рассматривал двузубую мотыгу в своих руках, как будто пытался понять, как заставить ее работать — с таким выражением на лице, будто он только очнулся после удара по башке. Тут я понял, что происходит. Он вовсе меня не искал. Он просто явился сюда в поисках работы — чистое совпадение.

Надо ли говорить, что покинуть свое место, чтобы поболтать с кем-нибудь в присутствии надсмотрщика, было абсолютно невозможно, так что мне пришлось дождаться конца дня, чтобы сказать привет. К этому моменту у него был такой вид, будто парфяне весь день выпытывали у него военные тайны: челюсть отвалилась, а все тело слегка тряслось. Я-то по крайней мере уже работал на ферме раньше. Не думаю, что ему доводилось.

Я подошел к нему сзади и сказал спокойным, будничным тоном:

— Привет, Луций Домиций.

Он замер, а потом повернулся так резко, что едва не упал.

— Гален, — сказал он. — Какого черта ты здесь делаешь?

Я ухмыльнулся.

— Зарабатываю на жизнь, — сказал я. — Хорошая, честная работа, что может быть лучше? А у тебя как дела?

— Что? — он как будто не сразу понял вопрос. — О, я тоже. В смысле, я бродяжничал с тех пор, как сбежал с корабля, пытался пробраться в город, но добрался пока только досюда, не ел два дня, а тут кто-то сказал, что неподалеку дают работу, ну и вот… — он покачал головой. — Гален, — сказал он, и глаза его покраснели, как будто в них попала пыль, — ты представить себе не можешь, как я рад тебя видеть. Я… о, боже, это идиотизм, — он обхватил меня ручищами и сжал так, что едва не сломал мне ребра.

— Да отпусти меня, твою же мать, — просипел я, — ты меня угробишь. И ребята пялятся.

— А? Да, верно, — он отпустил меня, и мы оба расплылись в улыбках, как последние дураки. — Я думал, что никогда больше тебя не увижу, — сказал он.

— Я тоже, — ответил я. — Так что с тобой было после того, как ты сбежал?

Мы пошли к баракам.

— О, ничего особенного, — ответил он. — Я слез по якорному канату, когда никто не смотрел, проплыл под водой до соседнего корабля, перевел дыхание, и так пока не добрался до гавани.

— Так мы и подумали, — сказал я.

— О, — он нахмурился. — А, ну да. А то я думал — до чего ж я умен. Ладно, неважно. Так сколько уже дней ты здесь?

— Десять, — сказал я. — И если ты еще не заметил, это совершенно ублюдочная жизнь. Я бы не пожелал такой даже навозному жуку.

Он вздернул голову.

— У меня примерно такое же ощущение, — ответил он. — В смысле, тут всегда так?

— Сегодня хороший день, — сказал я. — Хозяин не показывался, а у надсмотрщика было относительно неплохое настроение.

— О, — он нахмурился. — А кому принадлежит это место? Я спрашивал того безумного старика, но он, похоже, не слышал меня.

— Марку Вентидию Гнатону, — ответил я и рассказал о поэзии, Вергилии Мароне и о том, как надсмотрщик получил по мордасам. Вид у него стал очень задумчивый.

— Вентидий Гнатон, — повторил он. — Боже, я помню его, полный мудак. Скучный до крайности и притом злобный. Являлся на все мои декламации. Его даже приглашать не надо было, сам приходил.

— Что ж, лишнее доказательство тому, — сказал я, — что он совершенный псих.

— Именно. И у него всегда был такой вид, будто он испытывает невероятное наслаждение. Ну или по крайней мере я не помню, чтобы он спал или тыкал себя булавкой в ладонь, чтобы не заснуть. Помню один невероятно долгий вечер, когда он стал рассказывать мне, как ему понравилось, что я использую двойную цезуру в хореическом гекзаметре, и заткнуть его удалось только на рассвете. Думаю, он ненавидел меня не меньше остальных, но пресмыкался совершенно виртуозно: никогда не позволял личным чувствам мешать работе.

Я нахмурился.

— Думаешь, он может тебя узнать?

Он пожал плечами.

— Вообще-то нет. Ему никогда не придет в голову, что один из его работников — мертвый император. Но все же я не стал бы лишний раз рисковать. Он что, постоянно болтается среди работников или так, как повезет?

— Я видел его три раза за десять дней, — ответил я. — Как я понял, он любит провести пару часов, катаясь вокруг и досаждая людям, но поместье большое, полей много. В общем, пока держишь голову пониже, а рот на замке…

Но он встревожился.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Нет, ну что за невезение — явиться в единственное имение в Италии, в котором хозяин на самом деле присутствует, — он остановился и посмотрел на меня. — Если я сделаю ноги, — сказал он. — Ты останешься или как?

О чем тут было думать? Я хочу сказать, что как только увидел его снова, я автоматически решил, что мы опять вместе. В конце концов, все говорило о том, что это предопределено. Мы провели порознь одиннадцать дней, а затем боги взяли и свели нас вместе. Не то чтобы я верил в предназначение и прочее, но трудно игнорировать незримые козни судьбы, когда гигантская рука опускается с неба и тычет тебя в них носом.

— Может быть, — сказал я. — Это, конечно, говенное местечко, но я уже вроде как привык, что за мной не гоняются солдаты.

Он двинулся дальше.

— Что ж, — сказал он. — Может, и вправду безопаснее разделиться — для тебя безопаснее, я имею в виду. В конце концов, в Италии тебя не разыскивают, можешь начать с чистого листа. Но если кто-нибудь меня узнает, то и тебя вместе со мной… всего-то и надо кого-нибудь из прошлого. Ну, то есть, вы двое были не особенно популярны при дворе.

Это было что-то новенькое. Я хочу сказать, что никогда не думал, чтобы кто-нибудь из придворных вообще знал о моем существовании.

— Серьезно? — сказал я.

Он кивнул.

— Все мои друзья — они называли себя прихлебателями, и это еще мягко сказано — сенаторы и военачальники ненавидели вас потому, что вы были со мной. Полагаю, они винили вас в моей испорченности, а может, видели в вас подходящих козлов отпущения. Я не знаю, но суть в том, что в моей компании ты подвергаешься ненужному риску.

В глубине души я был совершенно уверен, что он искренне тревожится за меня. Но я не желал так это воспринимать, мне хотелось видеть в этом беспокойстве не более чем повод от меня избавиться.

— Что ж, прекрасно, — сказал я. — В таком случае, возможно, нам следует разделиться — я останусь тут, а ты свалишь по-быстрому. Как я уже говорил, Гнатон скорее всего недостаточно умен, чтобы узнать тебя, но если ты думаешь, что опасность есть, лучше тебе убраться отсюда.

Он посмотрел на меня.

— Думаешь?

— Тебе решать, — сказал я. — Мне самому здесь не слишком нравится, но у меня и выбора особого нет.