Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Конечно нет.

– Но разве он не останется в Кашельмаре?

– Когда уедет Макгоуан?

– Вы хотите сказать, что мой отец уедет с Макгоуаном и я смогу взять маму в Кашельмару?

Я улыбнулся ему, ничего не ответив.

– Теперь, когда я знаю, что происходит, то чувствую себя лучше, – признался Нед. – Извините, что был груб с вами. Знаю, что вы делаете все возможное, чтобы помочь нам.

– А как же! – подтвердил я. – Разве я не обещал тебе давно в Нью-Йорке, что настанет день – и я привезу тебя и твою мать назад в Кашельмару, и неужели я, по-твоему, из тех людей, которые не держат своих обещаний?

– Нет, конечно, я так не думаю, сэр, – поспешил сказать он, и мы снова стали друзьями, хотя, должен признать, парень напугал меня своими вопросами. Он был сметливым и с каждым днем становился все сообразительнее.

В конце июня, после нескольких недель хлопотливых сборов, мы отправились в Ирландию, и все Галахеры приехали в порт провожать нас. Мы, разумеется благодаря щедрости Финеса, взяли билеты на лучший пароход, и как только я увидел огромный корабль на воде, то понял, что мое второе путешествие через Атлантику будет сильно отличаться от первого.

Две младшие девочки плакали, прощаясь с Недом, и Клер пролила слезу, а Керри только похихикивала.

– Не выпади за борт, – бросила она Неду, и тот захихикал в ответ.

На Керри было розовое платьице, в котором она казалась более пухленькой, чем обычно, а когда она подпрыгивала, ее юбки взлетали, и я видел дыры на обоих ее чулках.

– Такая дурнушка, – заметила мне потом Сара, и мне пришлось согласиться, что Керри незамысловата, как кусок масла, но масло бывает таким вкусным, если подать его сразу со сбивалки.

Мы, само собой, ни слова не сказали Неду о наших планах касательно Керри, и потому Сара была потрясена, услышав, как Нед говорит Керри:

– Приезжай когда-нибудь в Ирландию погостить.

– Конечно – почему нет? – пообещала Керри. – Мы все приедем, правда, па?

Финес охотно это подтвердил, поскольку в его сердце никогда не умирало желание посетить в один прекрасный день родину, и, как только Керри отвернулась, он посмотрел на меня благодушным понимающим взглядом.

Пароход отчалил. Светило солнце. Берега Америки скрылись в горячей туманной дымке, и теперь нас с Ирландией не разделяло ничего, кроме трех тысяч миль посверкивающего океана.

Я увидел ирландские небеса с их рваными облаками, а когда выглянуло солнце, то свет стал мягким, нежным, совсем непохожим на яркое пекло Бостона или Нью-Йорка.

– Как замечательно снова увидеть эту землю! – с облегчением воскликнула Сара, а я не мог говорить.

Видел темно-синие дремлющие горы Клэра, а вдали солнце высвечивало Голуэй, а я словно уже был на пути в Утерард, направлялся на север, в Коннемару и Джойс-кантри.

– Вот странно будет снова увидеть Голуэй, – с тревогой сказала Сара, но я больше не видел ничего, кроме смутных отблесков на воде под ирландским небом.

– А посмотрите на луга над Солтхиллом! – удивленно воскликнул Нед. – Посмотрите на цвет полей.

Встречая нас, пролился мягкий ирландский дождик, хотя солнце по-прежнему освещало горы вдали.

– Мама, посмотри! – восхищался Нед. – Посмотри на шпили… и лодки… и дома в Кладдахе упакованы, как ящики.

А у меня была одна мысль: спаси Бог тех несчастных американских ирландцев, которые никогда больше не увидят этого. Я подумал о Финесе и его деньгах и пожалел его.

– Да, с моря очень красиво, – согласилась с Недом Сара. – Отсюда не видно убожества и нищеты.

– Никто из тех, кто живет в Ирландии, не может быть убогим, – возразил я, и Сара, улыбаясь, сжала мою руку и сказала, как, вероятно, волнительно для меня возвращение.

Я вспоминал ледяные ветры, метущие по длинным, прямым улицам Нью-Йорка, и грязные, вонючие проулки, испускающие смрадные запахи под палящим солнцем. Я подумал о том, что когда зажигаешь свечку, то видишь разбегающихся тараканов, а лежа в темноте, слушаешь, как скребутся крысы. Я видел пьяных изгоев, валяющихся на улицах, и размалеванных падших женщин в кабаре, и калек-нищих, от которых несет сточной канавой.

– Все закончилось, – пробормотал я. – Я дома.

В воздухе стоял запах рыбы и кое-чего похуже, но это не имело значения, и, когда мы причалили, я почти не замечал нищих или узких мощеных улочек, усыпанных навозом. Под моими ногами была ирландская земля, в ушах звучали ирландские голоса, и, клянусь Господом, не было на земле человека счастливее меня в тот момент.

– Я вернулся! – прокричал я и подбросил шляпу в воздух. – Я победил! Я поборол их всех! Я дома!

Я ухватил продававшую цветы женщину, поцеловал ее и дал золотой соверен.

– Обязательно выпей за мое здоровье сегодня, душка! – воскликнул я, хватая шесть букетиков фиалок, отчего та чуть не упала в обморок. – Потому что я ирландец, который вернулся домой из могилы.

– Экипаж, ваша честь, – предложил извозчик, который успел увидеть, как сверкнуло золото, и ринулся ко мне, опережая конкурентов.

– Городской экипаж! – величественно провозгласил я, позвякивая золотыми монетками в кармане, – вот я стоял здесь, воплощение мечты каждого ирландца: человек, который уехал в Америку в одной рубашке, а вернулся с карманами, набитыми золотом.

– «Большой южный железнодорожный отель»! – велел я извозчику, и название лучшего отеля в Голуэй-сити прозвучало так же непререкаемо и звонко, как поющие монеты в моем кармане.

Сара, смеясь, ухватила меня за руку. Какой же она была красивой, модной и веселой, и я чувствовал себя так, будто уже успел проглотить стакан потина, а еще один стоял нетвердо на столе передо мной.

– Господи Исусе! – выдохнул я. – Я на небесах!

– Мы все на небесах! – воскликнула Сара, целуя меня, когда экипаж устремился вверх по холму в сторону площади.

Мы поехали в самую фешенебельную часть Голуэя и там увидели перед собой мощное здание отеля, через дверь которого ходили туда-сюда все щеголи Западной Ирландии.

– Мне нужен лучший номер, какой у вас есть, – сообщил я лакею, встречавшему нас. – Мне все равно, сколько он стоит, лишь бы был лучший. И мне нужно шампанское, очень холодное в ведерке со льдом, а еще принесите икру на серебряном подносе и шесть картофелин, запеченных в мундире, с вазочкой масла.

– Да, сэр, – сказал лакей, выпучив глаза.

Откуда-то издалека донесся недоуменный мужской голос:

– Сара?

Я развернулся. Перед нами стоял тощий рыжеволосый молодой человек в круглых очках.

– Томас! – радостно воскликнула Сара и побежала в объятия деверя.

Он был ей не просто деверем, но еще и троюродным братом, сыном ее любимой тетушки, так что у нее были все основания радоваться встрече, но, на мой взгляд, Томас был слабым маленьким саксонцем, и мне не понравился взгляд, которым он смерил меня. Но я знал, что должен быть с ним мягким и дружелюбным.