Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Какой же плохой актрисой ты меня считаешь! Какой слабой и никчемной!

– Я знаю, что это не так, но…

– Тогда перестань обращаться со мной так, будто я фарфоровая кукла!

Я открыл глаза и сразу же проиграл.

– Нет! – бросила она, когда мои желания превзошли мои возможности скрывать их. – Если ты не доверяешь мне, то почему я должна доверять тебе?

И тогда я рассказал ей. Рассказал, а потом взял ее с такой страстью, с какой никогда не брал прежде, и насилие спаяло нас воедино прочнее раскаленной стали. Когда мы наконец разжали объятия, она погрузилась в сон, но я не сомкнул глаз. Лежал рядом и думал о том, как судьба меняет человека, а потом я поцеловал ее, накрыл пледом, чтобы не замерзла, и полез в шкаф в поисках свежей одежды.

После пробуждения Сара еще какое-то время тихо лежала, а когда стала укладывать волосы, из глаз у нее полились слезы.

Я ничего не сказал, только сел рядом на широкий стул и обнял ее за плечи.

– Я так странно себя чувствую, будто какая-то моя часть умерла, – пробормотала она.

– Как и я.

– Иногда мне кажется, что он сводил меня с ума. Но я ведь не сумасшедшая, правда, Максвелл? По крайней мере сейчас не сумасшедшая, а поскольку это все кончилось, знаю, что никогда больше не буду сумасшедшей. Но теперь понимаю, почему ты не хотел мне говорить.

– Я бы так или иначе сказал тебе позднее.

– Да… в подходящее время. Извини. Но я обещаю, что не подведу тебя. Буду очень сильной и сделаю все точно так, как следует.

– Я знаю, детка, – согласился я. – Знаю.

После этого мы не говорили, потом она оделась, и мы спустились на ужин.

На следующее утро братья де Салис уехали в Кашельмару. Я не стал снимать номер для себя, но попросил Сару сказать, что снял, если Томас спросит. К этому времени Сара не могла думать ни о чем другом – только о встрече с детьми. Она не знала, куда себя деть, ходила туда-сюда по гостиной в лихорадке нетерпения, выглядывала в окно, словно экипаж де Салисов вот-вот должен был въехать на площадь.

– Они могут приехать через три дня, – бормотала она, загибая пальцы. – День на то, чтобы они добрались до Кашельмары, день на сборы, день на обратный путь…

– Не забудь, что де Салис может их задержать, устроив скандал.

– Но я уверена, Томас и Дэвид настоят на своем, а Патрик уступит, потому что смерть Макгоуана наверняка подкосила его. Боже мой, как мне их дождаться? Я умру от нетерпения, знаю, что умру.

Но Томас вернулся еще до конца второго дня. Он приехал один, и стоило Саре увидеть его, как она разрыдалась.

– Патрик их не отпустил? – воскликнула она, когда мы оба попытались успокоить ее.

– Они приедут завтра, – сообщил Томас, целуя ее. – Ну-ну, Сара, очень жаль, но им же нужно собраться, и Нэнни сказала, что раньше никак не получится.

– Но почему ты их не дождался? Почему вернулся так быстро?

– Потому что нужно кое о чем поговорить.

За этим наступила пауза. Вечер только начинался, мы сидели в гостиной нашего номера. Нед читал газету за столом у окна, Сара чинила одежду, а я в блокноте подсчитывал предстоящие траты и соотносил их с имеющимися деньгами. Перед тем как появился Томас, я оглядел комнату и подумал, какая мирная, семейная картина.

– Кое о чем поговорить? – повторила Сара, и я увидел, как ее пальцы сжали иголку, когда она снова принялась за работу.

– О ситуации в Кашельмаре. – Томас все еще стоял, смотрел на нас. – Патрик очень болен. За день до нашего приезда он напился чуть не до смерти, и Маделин обещает поместить его в первоклассную лечебницу под Лондоном. Так что ты, Сара, вполне сможешь вернуться в Кашельмару со всеми детьми, едва Патрик придет в себя настолько, что будет в состоянии уехать.

– А Макгоуан? – боязливо спросила Сара. – Он уехал, как обещал? Патрик не собирается к нему?

Он посмотрел на нее, но его явно удовлетворило то, что он увидел. Томас повернулся ко мне.

– Макгоуан мертв, – сказал он.

В комнате повисла тишина. Хотя я и смотрел на Томаса, но почувствовал, что Нед кинул на меня взгляд через плечо. Он подходил к дверям пожать руку дяде, а теперь возвращался к своей газете у окна.

– Так, значит, он мертв! – воскликнул я с удовольствием, которого даже не пытался скрыть. – Очень кстати! Бесчестный ворюга! Лучшей новости я сто лет не слышал!

– Его убили, – сообщил Томас.

– Конечно. Ни один мерзавец, подобный ему, не умирал своей смертью. И какой герой вонзил нож ему в сердце?

– Макгоуана застрелили, – возразил Томас. – Убили его и его отца. Убийцу не нашли.

– Дай ему Бог благополучия и процветания. – Я поудобнее устроился в своем кресле.

Несколько секунд мне казалось, что Томас не клюнет на эту наживку, но он все же открыл свой маленький ротик и заглотил ее.

– Драммонд, я не могу относиться к вашим словам иначе как к недостойным. Знаю, Макгоуан был отвратительный тип и вы имели все основания его ненавидеть, но оправдывать убийство… превращать закон в посмешище…

Именно это мне и требовалось.

– Звучит сильно, особенно в устах англичанина, – перебил я. – Английские законы всегда поворачивались к ирландцам спиной, мистер де Салис. Хью Макгоуану много лет позволялось грабить долину, мародерствовать. А почему? Потому что англичане столетиями грабили Ирландию, мародерствовали здесь – вот почему, и все это во имя закона и порядка, правосудия, добродетельности и веры!

– У меня нет ни малейшего желания ввязываться в политический спор, который может закончиться только одним: вы сошлетесь на пример треклятого Кромвеля в Дрогхеде, – с удивительной выдержкой ответил молодой Томас. – Знаю, Ирландия страдала в прошлом, но она должна считать, что ей повезло находиться в девятнадцатом веке под покровительством Англии, а не какой-нибудь другой страны, вроде России, – вот тогда у вас и в самом деле был бы повод для сетований! Англия вливала деньги в Ирландию. Английская система социального обеспечения намного превосходит таковую в любой другой стране Европы…

– Нам не нужны никакие деньги! – возразил я. – Нам нужна свобода!

– Вы хотите оставаться в Средневековье, – обвинил Томас, – и по зрелом размышлении, вероятно, там вам самое место.

– Мы хотим жить в стране, где мы владеем собственной землей. Мы хотим жить в мире, в котором нет страха перед неурожаем, где люди, вроде Хью Макгоуана, не могут грабить, бить, выселять нас из того единственного дома, который у нас есть. Мы хотим жить в мире, где человека не приговаривает к наказанию пристрастный состав присяжных за преступление, которого он не совершал. И мы хотим жить в стране, где слово «убийца» не равнозначно словам «патриот» и «герой».

– Не является ли это признанием того, что вы и убили Хью Макгоуана? – спросил молодой Томас, который раззадорился до полного бесстрашия. – Судя по всему, так оно и было.