Лев Демин - Хабаров. Амурский землепроходец

В Москву караван пришёл 31 декабря 1667 года. В столице праздновали Рождество. Над городом стоял перезвон колоколов. Разносились гулкие удары больших колоколов кремлёвских звонниц. Им вторили малые колокола на бревенчатых церквушках, которые имелись в каждом квартале города. На базарах да и на всех улицах наблюдалось весёлое оживление. За порядком следили приставы с алебардами. Если подвыпившие горожане начинали шумно галдеть и задирать других, приставы замысловато ругались и угрожающе размахивали алебардами, но крикунов не хватали: пусть перебесятся — великий праздник всё-таки.

Караван остановился на постоялом дворе, уже знакомом Хабарову. Санные упряжки с грузом завели во двор. Возле саней поставили охрану. Бурцев, никогда не бывавший в Москве, захотел посмотреть столицу и упросил Хабарова:

— Остался бы, Ерофей Павлович. Тебе столица не в новость. А я ещё не узрел её.

— Шагай, Бурцев, по Москве, любуйся на Красную площадь, Кремль, — отозвался Хабаров. — Мне всё это не в диковинку. Гуляй, а я присмотрю за обозом.

— Добрая ты душа, Ерофей Павлович. Помолюсь за твоё здоровье.

Договорились оставить для охраны саней с грузом по паре казаков, а остальных спутников отпустили посмотреть на праздничную Москву.

Несколько раз Хабаров наведывался к Сибирскому приказу узнать, не наведывался ли кто из приказных туда, хотел дать о себе знать. Но приказные палаты были безлюдны. Только на крыльце у входа стоял казак с мушкетом, охраняя здание.

На второй или на третий день на постоялом дворе появился человек, показавшийся Хабарову знакомым.

— Ерофей Павлович, — воскликнул он, — не узнаете старого знакомого?

— Кажется, узнаю. Никак дьяк Григорий Протопопов?

— Был когда-то дьяк, второй человек в Сибирском приказе. А теперь бывший дьяк.

— Пошто угодил в бывшие?

— Так было угодно новому хозяину приказа Родиону Матвеевичу Стрешневу. Как встал во главе приказа, избавился от меня и моего напарника Юдина. Наши места заняли другие дьяки, кои были переведены Стрешневым из приказа Большой казны. Это Порошин и Ермолаев. Его люди.

— Где же ты теперь трудишься, дьяче?

— А нигде. На покое я теперь, хотя бы мог ещё потрудиться.

— Сочувствую, батюшка Григорий. Мне бы тоже на покой пора, а я всё ещё тружусь, разъезжаю по России и хочу добиваться у нового главы приказа права возвратиться на Амур.

— А помнишь, мы с прежним-то приказным главой заступились за тебя, выхлопотали тебе чин сына боярского и Митьку Зиновьева одёрнули, чтоб ему было неладно?

— Где он теперь, ведомо тебе?

— Попритих. Наворовал деньжонок и купил под Москвой именьице. Там и живёт.

— Ты-то как?

— Накопил трудами праведными небольшую сумму и также стал владельцем именьица. С Митькой меня не равняй. Тот воришка, жулик. Я честно копил деньги. Кроме именьица владею небольшим домишком невдалеке отсюда. Наведайся ко мне, хотя бы завтра. Отметим праздник. Рад, что встретил тебя, Ерофей.

Хабаров охотно принял приглашение отставного дьяка, и не потому, что надеялся на щедрое рождественское угощение. Он не был чревоугодником и мог довольствоваться малым. Его привлекала возможность откровенного разговора с Протопоповым. Обиженный Стрешневым, лишённый им прибыльной должности приказного дьяка, Протопопов мог откровенно говорить о своём обидчике. А Ерофей Павлович был заинтересован в том, чтобы заранее узнать, что за человек Родион Матвеевич, можно ли надеяться на его содействие в достижении заветной цели — поездки на Амур.

Поблагодарив Протопопова за приглашение, Хабаров сказал, что принимает его с великой благодарностью.

— Посидим за столом, потолкуем. Поделимся радостями и горестями, — сказал напоследок Григорий Протопопов.

— Объясни, дьяче, как отыщу твой дом.

— Не придётся тебе его отыскивать. Я зайду за тобой, как начнут сгущаться сумерки.

— Благодарствую.

Бурцев, возглавивший обоз с грузом тобольского воеводы, готов был оказать услугу Хабарову и согласился остаться на постоялом дворе, чтобы присматривать за охраной и грузом. Он уже успел побродить по праздничной Москве, потолкаться по Красной площади и прилегающим улицам, простоял праздничную службу в Покровском соборе у Василия Блаженного.

Под вечер следующего дня, когда празднование Рождества было ещё в самом разгаре, пришёл за Хабаровым Григорий Протопопов.

— Извини, Ерофей Павлович, я без коня и без саней, — сказал посетитель. — На каждой улице, в каждом переулке толпы зевак. На санях не протолкнёшься. Пешочком доберёмся до моего домишки быстрее.

Однако они долго пробирались через людскую толпу, запрудившую переулки, примыкавшие к постоялому двору, преодолели ворота в Китайгородской стене.

Протопопов явно прибеднялся, когда говорил Хабарову о своём «небольшом домишке». Скрытый от постороннего взгляда высокой оградой и глухими тесовыми воротами дом бывшего дьяка был двухэтажным, с гульбищем, тянувшимся вдоль всего фасада, и высокой остроконечной крышей.

В просторной горнице первого этажа уже был накрыт праздничный стол, уставленный всякими яствами, графинами с медовухой, настойками и квасом. Вошедших встречали трое мужчин средних лет. Двое из них оказались хозяйскими сыновьями, третий — каким-то родственником. Григорий Протопопов каждого из них представил гостю.

Вошла в горницу моложавая и нарядно одетая женщина с дорогим ожерельем. Она осторожно несла поднос с чарками, наполненными вином. Женщина каждому поднесла чарки, начав с Хабарова, а когда поднос опустел, она всем низко поклонилась.

— Супружница моя и мать моих сынков, — представил жену Протопопов, не назвав её имени.

Женщина поклонилась ещё раз и удалилась. В застолье, как было принято в богатых российских домах, женщины участия не принимали.

Приступили к трапезе. Стол был обильным и разнообразным. Хабаров старался не злоупотреблять едой и тем более выпивкой. Съел кусок пирога с рыбой, немного зайчатины, попробовал белых грибов в сметане, запил квасом. За едой он всё думал, как приступить к расспросам хозяина, выяснить у него, каков нрав у Родиона Матвеевича Стрешнева, что от этого человека можно ожидать. Ерофей Павлович повёл речь издалека.

— Григорий, а не изволил ты быть знакомым с Палицыным? Когда-то в давние времена он служил воеводой в Мангазее, где и состоялось наше знакомство.

— Как же, знаком я Андреем Фёдоровичем. Мы с воеводой Трубецким иногда привлекали его для оценки пушнины, — услышал Хабаров. — А зачем он тебе понадобился?

— Всё же как-никак старый знакомый, хотел повидать его, коли он ещё жив.

— Жив-то жив, да зело плох, немощен. Федосушка, что ты можешь нам сказать? — обратился Григорий к старшему сыну и пояснил: — Сынок мой старший дружит с сыном Андрея Фёдоровича. Бывает у них в доме.