Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

А ведь, наверное, прав Пётр. Образ желанной когда-то Ираидушки, с которой он, юный Семейка, изведал короткое счастье, за минувшие годы как-то потускнел, стёрся. Да и сам он старался выкинуть её из памяти. Ведь изменницей оказалась, хотя, может быть, и поневоле. Сколько же годков прошло с тех пор, как оборвалась их любовь, свидания на берегу Пинеги с жаркими объятиями, поцелуями и несбывшимися надеждами? Пожалуй, пятнадцать годков прошло, полтора десятилетия. Время достаточное, чтобы сердечные раны зарубцевались и горечи все быльём поросли. Время, люди говорят, лучший целитель.

Всё же иногда Семён задавал себе мучительные вопросы. А жива ли Ираидушка? Не наложила ли на себя руки от отчаяния и тоски по желанному Семейке, от постылого мужа, от безрадостной жизни в доме свёкора? Не склонил ли её изверг Двинянинов к богопротивному греху снохачества? Или убежала она от несносного житья в монашескую обитель, приняв постриг, чтобы лечить израненную, истерзанную душу постами и молитвами? Семён утешал себя тем, что на всё воля Божия.

Но природа брала своё. Дежнёв был зрелый мужик без каких-либо изъянов. Он засматривался на девиц, и в голову приходили греховные мысли. Русских женщин в Сибири мало, считанные единицы. Обычно в Сибирь тянулись молодые холостяки. Исключение составляли воеводы, чиновная верхушка, богатые купцы и священнослужители, отягощённые чадообильными семействами. Но то была не ровня рядовому казаку. Нередко казаки женились на представительницах коренных сибирских народностей. От смешанных браков рождались полукровки, живучие и выносливые.

Дежнёву приглянулась было молоденькая поповна с толстыми, цвета пшеничного колоса косами и лучистыми глазами, словно бездонное голубое небо. Её батюшка, отец Евлогий, был настоятелем одного из енисейских храмов. Семён Иванович посещал богослужения, старался приблизиться к Ефросиньюшке, усердно молившейся, глаз с неё не сводил. Но заговорить с девушкой ни разу не решился. А потом узнал, что поповну просватал батюшка за молодого, набожного казака Филиппку, певчего, который иногда прислуживал священнику за пономаря. Отец Евлогий выхлопотал у енисейского воеводы разрешение отправить Филиппку в Тобольск к тамошнему архиерею, чтобы владыка испытал казака и рукоположил во дьякона. Отец Евлогий надеялся, что в недалёком будущем зять, приобретя опыт пастыря, станет священником и заменит ушедшего на покой тестя.

Итак, поповна Ефросиньюшка осталась для Семёна Дежнёва недосягаемой мечтой. Ей было предопределено судьбой стать попадьёй. Присматривался Семён Иванович во время неоднократных поездок в тунгусские стойбища к молодым тунгускам. Они казались Дежнёву какими-то пугливыми, дикими. При встрече с русскими они поспешно закрывали лицо ладонью или рукавом меховой одежды и пугливо скрывались в чуме. А может быть, это была только женская уловка, завлекающая игра? Кто их разберёт, загадочных тунгусов. Они появлялись в широкополых меховых одеждах — не представишь, каковы в своём женском естестве. Браки казаков с тунгусками встречались нечасто. Сами енисейские казаки делились с Дежнёвым, что тунгусские женщины неохотно усваивали русские обычаи. Немало трудов стоило приучить их к русской бане, к русской одежде. Зато если казаку приходилось вести кочевой образ жизни, служить в дальнем зимовье или острожке, тунгусская жена по своей выносливости, неприхотливости была незаменимой спутницей мужа. Она могла десятки вёрст проскакать в седле или в оленьей упряжке по бездорожью, не досаждая мужу ни единой жалобой.

Всё же енисейские казаки предпочитали выбирать жён из числа минусинских татарок, обитавших в верховьях Енисея и по его притокам. Название «татары» для данного случая очень неточное и вряд ли уместное. Так называли целую группу племён с разными говорами, обычаями, типами жилищ и прочее. Постепенно они слились в единый народ, который ныне называют хакасами. По своей культуре, образу жизни минусинцы были ближе к русским, нежели тунгусы или народы обского севера. Они занимались скотоводством, заготовляли на зиму сено на корм скоту. Впоследствии хакасы легко переняли у русских навыки земледелия. В качестве жилищ они строили не только берестяные, но и бревенчатые юрты, отдалённо напоминавшие русские избы. Жена-минусинка сравнительно легко приспосабливалась к русскому быту, усваивала русскую одежду, русскую кухню.

Семён Иванович имел возможность наблюдать за семьями казаков, женатых на минусинках, бывая в таких домах. Среди их хозяек встречались весьма привлекательные женщины. Все они отличались домовитостью, трудолюбием, опрятностью. Но за время своей енисейской службы Дежнёву не представилось возможности совершать длительные поездки южнее Красного Яра.

Оставалось Семёну Ивановичу возмечтать о женитьбе в недалёком будущем на якутке. Каковы эти якутки, он никак не представлял. Наверное, широколицые, скуластые, с раскосыми глазами, в мехах, как все сибирячки. Мечты о женской ласке, о домашнем уюте, собственных детях всё больше одолевали его.

К вечеру, когда над рекой сгустились сумерки и возгласы гусей и уток поутихли, Бекетов подал сигнал по колонне пристать к берегу. Дежнёв узнал это место — то самое, где прежде стояли чумы тунгусского стойбища, в котором он побывал вместе с Федотом Алексеевым. Запомнились его приметы — большой шершавый камень у воды и три высоких стройных лиственницы перед опушкой тайги, посреди поляны. И ещё следы покинутого стойбища — неубранные жерди, свежая зола на месте очагов, ещё не смытая дождём, и кучки оленьего помёта на лугу. Судя по всему, тунгусы лишь совсем недавно снялись и ушли на север.

Разложили костры, сварили уху. Принялись за еду из общих котлов, макая в горячую уху затвердевшие сухари. Любители острого приправляли еду черемшой. После ужина расположились на ночлег, кто в лодке, а кто у костра, соорудив себе из хвойных веток постель, чтобы не оказаться на голой земле. От ночной прохлады укрывались меховой курткой или полушубком. Впереди предстояла долгая служба с суровыми сибирскими зимами, вьюгами, дальними походами. Поэтому каждый казак вёз с собой немудрёный запас тёплых вещей.

Дежнёв присел к костру, у которого расположились Бекетов и Трофим, и ещё гребцы с головной лодки. Казаки наготовили хвороста, чтоб поддерживать огонь в течение всей ночи. Только у огня и спасёшься от кровожадного гнуса. Семён Иванович попросил сотника рассказать — что за народ эти якуты. Бекетов ответил:

— Про якутов тебе лучше Трошка расскажет. У него жена чистопородная якутка, и родни всякой якутской много.

— Живём с Катеринкой — не жалуемся, — ответил Трофим. — И с роднёй ладим.