Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

Гости расселись у очага на почётных местах, на меховых подстилках, напротив входа. На других местах — сам Курк, его жена и двое взрослых сыновей с жёнами и детьми кто постарше. Угощали гостей варёной олениной. Мясо хозяйка накладывала на дощечки, заменявшие блюда. Потом подали долблёные из дерева чаши с бульоном и на закуску кедровые орехи.

За едой шла неторопливая беседа. Федот расспрашивал тунгусов, доводилось ли им плавать вверх по Ангаре до самих её истоков. Хозяин категорически покачал головой. Нет, это шибко худая река. И та другая река, к которой ушли его соплеменники, тоже шибко худая. В них вселились злые духи. Они разбивают лодки, топят людей.

Попов поинтересовался, а знает ли Курк, где начинается Ангара. Тунгус ответил, что сам никогда не бывал там, где эта река начинается, но от людей слышал. Вытекает она из большого и глубокого озера. По берегам его тянутся высокие горы. А живут там люди другого племени.

И ещё спрашивал Федот — приходилось ли Курку и другим тунгусам бывать в русском городе Енисейске. Курк отвечал — как же, приходилось и не раз. Вели торг с торговыми людьми. Выменивали на шкурки всякие полезные в хозяйстве вещи: иголки, топоры, котелки, металлические наконечники для стрел.

Пускаться в обратный путь было уже поздно. Да и гребцы порядком устали, клонило ко сну. Заночевали на берегу у костра. Казаки по очереди дежурили у огня, подбрасывали хворост, чтоб костёр не затух и не восторжествовали кровожадные комары. А утром распрощались с гостеприимными хозяевами и пустились в обратный путь. Он не требовал прежних больших усилий, так как приходилось плыть до самого Енисейска по течению.

О тунгусах с ангарского стойбища Попов высказал самые благоприятные впечатления.

— Приветливые, гостеприимные. По-хорошему с ними надо, с лаской. Живут-то они в каких суровых тяготах... Не надо обижать их. Бывает, что обижают?

Вопрос относился к Никандру.

— Бывает, конечно, — отозвался тот. — Приходят казаки в стойбище собирать дань. И стараются кроме положенного нахапать ещё немалую толику и в свою пользу, чинят мирным тунгусам всякие обиды.

— Мне енисейский воевода рассказывал — не такие уж и мирные были эти тунгусы до прихода русских, — сказал Федот. — Бывали стычки между племенами, родами. Захватывали друг у друга имущество, оленей, членов побеждённого рода, особенно женщин, уводили в полон. Воевода уверял меня, что власть борется с такими бесчинствами, старается покончить с усобицами.

— Сейчас такое случается реже, чем в те времена, когда я начинал служить на Енисее, — сказал Никандр.

Во время обратного пути заговорили о великой сибирской реке Лене, окутанной всякими тайнами, которая течёт где-то к востоку от Ангары. О Лене Федот Алексеев Попов встречал упоминания в бумагах сибирского приказа. О ней доходили сведения от аборигенного населения. Власти видели в народах, заселявших обширный ленский бассейн, поставщиков ценной пушнины. Начинается проникновение русских первопроходцев на Лену. Почти одновременно русские достигают её и северным путём и южным. Северный путь шёл с Туруханска на нижнем Енисее по нижней Тунгуске до её резкого поворота на юг. Оттуда мелкими притоками и волокам выходили на Вилюй, левый большой ленский приток. Особенно трудным был путь в междуречье, преодолевавшийся волоком и через систему мелких речек. Его можно было пройти с большими трудностями только в летнее половодье. Вот как прошёл на Лену десять лет назад казак Васильев.

Но предпочли пользоваться южным путём. На второй год существования Тунгусского острога, ставшего вскоре городом Енисейском, служилые люди докладывали в Тобольск, что им известно о существовании «великой реки», которая течёт на Север. И ехать на ту реку до волока две недели, да ещё идти тем волоком два дня. Речь шла о Лене и южном пути к ней. В 1628 году этим путём прошёл Василий Ермолаевич Бугор, служивший до этого в Енисейске под началом атамана Ивана Галкина. Теперь на средней Лене был воздвигнут острог, было положено начало городу в знак утверждения над бассейном этой реки российской власти.

— Непременно отправлюсь на Лену, — мечтательно сказал Федот. — Наслышан о великой реке. Надо её, матушку, и своими глазами узреть. Побываю там, куда ещё не ступала нога русского человека. Поплыву Студёным морем на восток.

А Дежнёву пришлось через некоторое время отправиться в тунгусское селение за сбором ясака. Группу казаков возглавил Михайло Стадухин. Среди казаков его отряда был и Никандр, которого взял в качестве толмача.

Стойбище состояло из семи чумов и находилось в низовьях Подкаменной Тунгуски. Разговаривал Стадухин с его жителями жёстко, напористо. Сперва потребовал, чтобы накормили его отряд. Потом заговорил о выплате ясака мягкой рухлядью, чтоб ясак поступил в руки сборщиков немедленно и сполна. Ясак тунгусы выплатили. Стадухин собственноручно пересчитал шкурки, проверил их качество и сказал резко:

— Мало, бусурмане. Раскошеливайся ещё. Давай двух лисиц и четырёх соболей.

Толмач передал слова Михайлы пожилому тунгусу, державшемуся за старшего. Он жалобно запричитал.

— Что он такое лопочет? — недовольно произнёс Стадухин.

— Жалуется. Несправедливо, мол, поступаешь.

— Это уж нам виднее — справедливо аль несправедливо. Повтори ему ещё раз моё требование.

Тунгус снова ответил жалобами и причитаниями.

— Он говорит, что род выплатил ясак сполна. Ссылается на распоряжение воеводы.

— Вот я покажу ему воеводу! Здесь я сам себе воевода, — угрожающе произнёс Стадухин. Он пригрозил взять в аманаты, то есть в заложники, сына жалобщика.

Тунгус тяжело вздохнул и побежал по чумам собирать требуемое. Собрал всё-таки. Стадухин критически рассмотрел каждую шкурку, одного соболя вернул со словами:

— Эта никуда не годится. Замени.

Может быть, и хорошая была шкурка, да хотелось Михайле покуражиться, показать власть свою. Тунгус заменил шкурку, возможно, и не заменил, а принёс прежнюю. Стадухин сунул в свой мешок всю добычу, двух лисиц и четырёх соболей.

На ночлег расположились у костра. Михайло выставил вооружённый караул.

— Вот так-то лучше, — сказал он. — Чтоб не посмели бусурмане какую-либо непотребную штуку выкинуть.

— Зачем же ты, Михайло, так сурово с ними, — сказал ему с укоризной Дежнёв. — По-хорошему, по-доброму бы с ними. Что эти тунгусы тебе плохого сделали?

— Мне ничего плохого не сделали. А пусть чувствуют в лице моём власть.

— Ясак-то сполна выплатили. Зачем ещё добавку потребовал?

— Эх ты, святая простота, дитя неразумное! Будешь когда-нибудь на моём месте, отправишься ясак собирать...

— И буду собирать. Но не стану людей обижать.