Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

— А точнее?

— Дотошный обыск в доме и амбарах Ходырева устроить надо. Все награбленные шкурки в пользу казны отобрать. Там небось не менее тысячи соболиных шкурок насчитаем — целое состояние. Парфён грабил не токмо промышленных людей и купцов, но и незаконной торговлей занимался через подставных лиц. Могу привести вам свидетелей.

— Насчёт обыска и изъятия Парфенова имущества ничего в грамоте воеводы не сказано, — неуверенно возразил Поярков.

— Мало ли что там не сказано. Всего бумага и не скажет, — напирал Стадухин. — Ты теперь наша власть, Василий, тебе и принимать решение. А мы, казаки, требуем обыска в доме и в амбаре Парфёна.

— Ради интересов казны, — поддержал Стадухина Селиверстов.

— А вы, казаки, согласны с Михайлой и Юшкой? — обратился Поярков ко всем остальным. Казаки промолчали, не зная, что и ответить. Их выручил Бекетов.

— Если люди молчат, значит, соглашаются. Возразить нечего.

— Да будет так, други, — сказал торжественно Поярков. — Идём к дому Ходырева.

Перед домом начальника острога томился полусонный караульный казак, прислонив к перилам крыльца бердыш. Бекетов подошёл к нему, забрал бердыш, передавая его Дежнёву, и, похлопав караульного по спине, сказал внятно:

— Твоя служба кончилась. Иди, поспи.

Казак повиновался. Вошли в дом. Там в передней, на полу, перед дверью, ведущей в комнату Парфёна, сладко спал другой караульный. Рядом с ним лежал пистоль. Сотник подобрал с пола оружие и разбудил казака:

— Вставай и шагай домой.

Казака выпроводили. Дверь к Ходыреву оказалась замкнутой на внутренний засов. Парфён крепко спал — был слышен его прерывистый храп. Он не сразу проснулся от стука в дверь. Вскочил с постели в исподнем, открыл дверь и тревожно уставился на вошедших.

— Вам чего надобно, казаки?

— Приведи сперва в порядок себя, Парфён, оденься, — спокойно сказал ему Поярков. — Официальную бумагу тебе зачитаем от тобольского воеводы.

— Какая ещё бумага?

— Тебя касаемая... Да оденься же. Нескладно как-то читать тебе бумагу воеводы, когда ты в таком непотребном обличии.

Парфён неохотно оделся, но кафтан застёгивать на себе на стал. Сел на стул и сказал недовольно:

— Могли бы и до утра повременить. Авось конец света не приключился. Ну, читай, Васька, грамотей ты наш луковый. Что там ещё?

Поярков прочитал. Письмо было написано витиеватым канцелярским языком с заумными оборотами. Но Парфён уловил главное — едут на Лену воеводы. А он, Парфён Ходырев, от власти над якутским острогом и Ленской областью отстранён. Власть временно передаётся письменному голове.

— Верно ли прочитал, Васька? Не врёшь?

— Коли не веришь, прочитай сам.

— Ты же знаешь, в грамоте я не силён. Подпись свою кое-как поставлю. А бумагу твою не осилю.

— Назови любого угодного тебе грамотея, чтоб прочитал.

— Пусть по-твоему будет. Приведите Трошку-толмача.

— Сходи, Семейка, за Трофимом. Он на посаде живёт с якутской жёнкой, — распорядился Бекетов.

— Ваши козни, Васька, Петруха. Стал я вам поперёк души, — злословил Парфён.

— Без нас дело обошлось, — возразил ему сотник. — Ведь сам знаешь, сколько мягкой рухляди награбил, скольких людишек обобрал, ограбил. Вот терпение-то у обиженных и лопнуло. Посыпались жалобы в Тобольск, Москву. Мол, Парфён лихоимец, грабитель. Разве не так?

— Что же вы хотели? Кто же сядет на место хлопотное, беспокойное и о себе, выгоде своей не подумает?

— Понятно... Всякий начальник о своей выгоде подумает. Небось и тобольский воевода не святой. И те воеводы, что едут к нам, тоже не святые угодники. Но знал бы меру, Парфён, людей не обижал, — сказал Стадухин. Он знал, что инициатором обвинительных писем против Ходырева были торговые люди Якутска, которых Парфён притеснял своими непомерными поборами. Одним из этих торговых людей был Василий Щукин, у которого поселился Михайло и с которым его связывали деловые отношения. Потому-то Стадухин и так упорно настаивал на обыске у Парфёна и изъятии в пользу казны награбленного им добра.

Не скоро вернулся Дежнёв с грамотеем.

— Читай! — приказал Трофиму Поярков, протягивая ему бумагу.

Трофим неторопливо прочитал, повторив слово в слово всё то, что читал перед этим Василий.

— Теперь веришь, Парфён? — вопросил его Поярков.

— Креста на вас нет, душегубы, — со злостью произнёс Ходырев.

— На нас-то есть крест... О чём нам с тобой рассуждать? Давай-ка нам ключи от твоих чуланов, амбаров. Обыск учиним.

— Не дам ключи.

— Заставим, дашь, голубчик.

— В грамоте воеводы ничего не сказано о том, чтоб обыск учинять.

— В грамоте-то не сказано. А я теперь — власть в остроге. Как решу, так и поступим, — жёстко сказал Поярков.

— Всё равно не дам.

— Тогда взломаем двери. Видишь, каких крепких мужиков к тебе привёл. Им это плёвое дело.

— Чтоб вы подавились моей рухлядью, идолы, — выругался Парфён. Он нехотя извлёк связку ключей из сундука, стоявшего в красном углу под образами, и со злостью швырнул под ноги Пояркову. Один из казаков поднял ключи с пола и протянул письменному голове.

— Приступим с Божьей помощью к обыску, казаки, — спокойно сказал Поярков. — А ты, Семейка, останься здесь за главного. Да смотри за Парфёном в оба. Как бы он чего не выкинул. Ты теперь арестант, Ходырев.

Приступили неторопливо к обыску. Сосчитали все соболиные шкурки. Ими были забиты два чулана и ещё примыкавший к дому просторный амбар. За два года своей службы в Якутске Парфён присвоил не тысячу шкурок, как предполагал Стадухин, а три тысячи двести штук. Вот уж целое состояние и немалое, превзошедшее все ожидания казаков. Цифра эта не выдумана нами, а взята из подлинного документа.

Когда Поярков отдал распоряжение, чтобы казаки перетаскали пушнину в казённые амбары, Парфён дико взвыл:

— Что вы делаете, нехристи окаянные?

— Что делаем? Поступаем по справедливости, — спокойно возразил Поярков.

— Пощадите! Ведь я такой же казак, как вы. Таёжными тропами проходил, сибирскими реками плыл, бусурманскими стрелами изранен. Оставьте мне хотя бы половину.

— Нельзя, Парфён.

— Молю, не забирайте всё. Оставьте хотя бы те шкурки, что в чулане. Ведь нищим меня оставляете. Как же я теперь?

— Сиди дома, не высовывайся. Приедут воеводы, разберутся. Решат, как дальше с тобой поступить.

— Воеводам расскажу, как несправедливо со мной обошлись.

— О справедливости заговорил, лихоимец!

— Объясню им всё... Среди шкурок, которые забираете, есть и купленные на мои кровные денежки. Есть и дарённые по доброй воле казаками и якутами. Пускай свидетелей расспросят.

— Объясняй, объясняй. Может, и поверят тебе воеводы.

Осмотрели и сундучок Парфёна. Кроме ключей от чуланов и амбаров он хранил там кипу всяких бумаг. Среди них оказались и долговые расписки — так называемые кабалы. Ходырев, оказывается, занимался ещё и ростовщичеством, ссужал через подставных лиц денежные суммы под высокие проценты. Расписки набирались на огромную по тому времени сумму — четыре тысячи сто тридцать шесть рублей. Должниками были казаки и промышленники, оказавшиеся таким образом в долговой кабале. Расплачивались со взаимодавцем обычно соболиными шкурками. Таков был один из источников пополнения огромных пушных запасов свергнутого начальника острога.