Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Для начала — уже в сентябре — устроили засаду на немецкий обоз, побили десятка полтора фрицев, разжились оружием и лошадьми, но немцы каким-то образом пронюхали, кто нападал и откуда, — не иначе кто-то из своих, оставшихся в деревне, донес, — и через пару дней каратели неожиданно появились недалеко от лагеря. Бой был недолгим и бестолковым, потому что ни опыта боев у отряда не было, ни умения такой бой организовать. Спасло знание леса да наличие лошадей, но не всех спасло, далеко не всех. Потерял в этом бою Филипп старшего из своих сыновей-подростков Володьку, старшего брата Андрея, племянника и сестру своей жены и еще полтора десятка односельчан. В том числе и Ивана Половича. Пришлось бежать, бросив почти всех коров и прочую живность, в самую глушь Монастырского леса, петлять, уходя от преследования, долго приходить в себя после учиненного немцами погрома.

Через несколько дней вернулся Филипп Васильевич с двумя десятками бойцов на старое место… Перед ними открылся обуглившийся лес, взорванные землянки, трупы коров и овец, валяющиеся по всему лагерю, трупы мужиков, женщин и подростков, привязанные к обуглившимся деревьям колючей проволокой, такие же обуглившиеся, как и сами деревья. И видно было, что одних привязали уже после смерти, а некоторых — еще живыми, перед этим срезали с иных кожу ремнями, выжигали звезды, отрезали уши и носы.

Стояли лужевцы и смотрели на своих односельчан и родственников — у кого сын обнаруживался, у кого мать или жена, у кого отец или брат. Смотрели и не верили глазам своим, что такое возможно, что содеяно это человеческими руками. Это ж до какой ненависти к ним, к мирным селянам, да на их же земле, до какого озверения надо было дойти человеку, чтобы сотворить подобное. И не один ведь этим занимался, а многие и многие.

Каменели скулы и высыхали глаза, так и не пролив ни единой слезинки, до боли в ладонях сжимались кулаки. И разве что стон вырвется ненароком из чьей-то груди и тут же оборвется, задавленный.

Филипп Васильевич сам открутил проволоку, принял на руки своего сына Володьку, пошел в лес, не разбирая дороги, не зная, куда идет и зачем, пока его не остановили, не отняли сына и не положили в ряд со всеми остальными в общую могилу. Не было ни речей, ни салютов. Постояли немного над погибшими в оцепенелом молчании, забросали землей и пошли в сторону Луж, почему-то уверенные, что те, кто нападал на них и сотворил такое зверство, непременно находятся там. Или поблизости.

В сумерках приблизились к деревне со стороны леса, а деревни-то и нет: одни лишь обгорелые развалины да черные трубы, точно кукиши, торчат над пожарищем. И ни души.

Нет, потом одна душа все-таки обнаружилась: старый Митрофан Вулович, Однорукий Митрофан, бывший когда-то председателем сельского совета. Когда пришли каратели, он проверял на реке мережи, услыхал оттуда выстрелы, а потом и огонь увидел, полыхнувший до самого неба, да так и таился в прибрежных ивняках, и лишь к утру приблизился к затихшему пожарищу и никого не застал там в живых. С тех пор жил на старой мельнице, прозванной Гаврилиной, надеясь, что придет кто-то из лужевцев, и тогда он поведает об увиденном.

Теперь надо было не просто воевать, а мстить, мстить жестоко и решительно, но тонко и умно, а не как бог на душу положит. И хорошо, что ни в тот день, ни в следующий они не встретили немцев, а то бы вряд ли кто из несостоявшихся еще партизан вернулся в лагерь живым.

Филипп Васильевич шагал впереди отряда, надвинув на глаза капюшон брезентового плаща. Рядом с ним комиссар, секретарь Лужевской партъячейки, он же бывший директор школы-девятилетки Антон Перевозчиков, из Валуевичей. Шли молча, говорить было не о чем: все переговорено за долгие месяцы лесной жизни, и невмоготу по такому дождю. Впереди иногда вспыхнет слабый огонек, померцает трижды и пропадет: это разведка подавала сигнал, что все спокойно и можно продолжать движение.

Вообще говоря, столь настойчивое желание немцев уничтожить отряд Филиппа Мануйловича было для лужевцев неожиданным. Почти год они просидели на одном месте в пятнадцати верстах от пепелища родной деревни, совершая вылазки в соседние районы то за продуктами, то для того, чтобы устроить засаду на дороге, нарушить связь или сжечь какой-нибудь деревянный мост. Случалось, нападали на небольшие тыловые подразделения немцев и полицаев, но если силы оказывались неравными или отпор слишком решительным, тут же уходили в леса, петляли по болотам и буреломам, сбивая погоню со следа. При этом всем отрядом лагерь никогда не покидали, на дело уходило человек пятнадцать-двадцать, и то после тщательной разведки и изучения района предстоящих боевых действий. За эти месяцы многому научились, заплатив за учебу кровью и жизнями своих товарищей.

Филипп Васильевич был осторожен и хитер. Он не имел прямой связи с другими отрядами, действующими поблизости, и не желал ее иметь. Отчасти потому, что не видел в этом надобности, отчасти из боязни, что в чужом отряде может найтись немецкий лазутчик, который наведет на лужевцев карателей. По слухам, таким вот образом каратели установили местоположение и разгромили несколько отрядов, действовавших в районе железной дороги, а лужевцев — то ли они не очень досаждали оккупантам, то ли не пришел их черед, — не трогали. А теперь, надо понимать, этот черед пришел: каратели оцепили район Монастырских лесов, стали прочесывать квадрат за квадратом. Поначалу-то Филипп Васильевич решил, что они охотятся за каким-то другим отрядом, и особого значения этому окружению не придал, продолжая издали следить за карателями. Да и покидать обжитое место не хотелось, тем более что на гарях еще только доспевала яровая рожь, картошка не отцвела, потому что сажали и сеяли поздно: пока подготовили землю, пока то да се. Но постепенно кольцо сжималось, и скоро не осталось сомнения, что на этот раз охота идет именно на лужевцев. А главное, каратели в последнее время не уходили на ночь в села, оставляли на дорогах и просеках засады, минировали тропы, отряд стал нести потери, указывая тем самым, что он существует и каратели на верном пути.

Впереди тревожно замигал огонек фонарика. Филипп Васильевич повернулся лицом к отряду, в свою очередь помигал из рукава фонариком, останавливая движение. Тотчас же вперед выдвинулось отделение старшины Игнатовича, приставшего к отряду весной, человека бывалого и неглупого. К тому же у него в отделении два сапера, и если обнаружатся мины, так это как раз по их части.

Дождь не прекращался, непроницаемая темень окутывала лес, на фоне неба едва выделялись стволы деревьев, но больше всего помогала привычка да знание своих лесов. Это знание вело Филиппа Васильевича по более-менее чистым сосновым борам, удобным для ночного похода и маневра в том случае, если, не дай бог, нарвутся на засаду.