Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Бригада Всеношного, состоящая на две трети из местных жителей и на треть из окруженцев, контролировала обширную территорию, на которой располагались десятки деревень и несколько крупных сел, держала в напряжении железную дорогу в сторону Могилева, имела связь с Большой землей: лесной аэродром время от времени принимал самолеты с оружием и припасами, увозил на Большую землю раненых.

Из отряда Мануйловича сформировали роту, пополнив ее людьми до полутора сот бойцов, роте выделили участок обороны на холмистой возвышенности, перед которой простиралась болотистая низина, поросшая мелким сосняком. Рота училась вести оборонительные бои, атакам на населенные пункты, устройству засад на дорогах, минно-взрывному делу.

Всех детишек и часть женщин из отряда Мануйловича расселили по окрестным деревням. Подростки же остались при роте: и потому, что не хотели покидать своих отцов и братьев, и потому, что старшие не настаивали, полагая, что здесь они при деле и на глазах.

Над Москвой собиралась гроза.

Сперва, как обычно, в западной части неба возникло белое облако. Оно росло вверх, ширилось, наливалось зловещей тьмой. Чем ближе оно подвигалось к Москве, тем заметнее пульсировали под ее волочащимся фиолетово-синим брюхом голубые сполохи молний. Затем облако накрыло солнце, сразу же потемнело, нахохлись кремлевские башни и купола соборов, и будто послышалось погромыхивание тяжело груженого поезда, катящего по разболтанным рельсам. Налетел ветер, пригнул верхушки деревьев, зашлепали первые капли, вспыхнула молния, с треском разорвало небо, и покатил поезд под откос, ломая все на своем пути.

Сталин задернул штору и отошел от окна. Подумал: «Самые ужасные вещи творятся в темноте. Не зря сперва закрывается солнце, а потом начинается вакханалия стихий».

Но досужими рассуждениями заниматься было некогда. Гроза лишь отвлекла на время мысли и внимание. Но она же повернула их в новом направлении: война опять принимает стихийно неуправляемый с нашей стороны характер. А все потому, что не нашлось никого, кто бы твердо и с фактами в руках смог доказать, что запланированные на весну операции принесут нам такие провалы, которые сопоставимы с провалами лета сорок первого. Даже Жуков, выступая на совместном заседании Ставки Главного командования Красной армии и Политбюро, и тот на этот раз не был столь убедительным, делая упор на стратегической обороне и, в то же время, не отвергая наступательные операции. А все потому, что очень хочет разгромить немцев в Ржевско-Вяземском мешке.

Положим, он разгромил бы там немецкие дивизии, и что с того? Что дала нам Ельнинская операция? Практически — ничего. Разве что еще один пункт в послужной список Жукова. То же самое и с Ржевско-Вяземским мешком. Спрямление фронта? А зачем? В то время как имея этот мешок, мы можем предполагать, что немцы снова пойдут на Москву именно здесь, а такое знание многого стоит. Лишившись же этого плацдарма, немцы начали бы искать другие.

Однако немцы на Москву не пошли.

И вот мы стоим перед фактом: из наших попыток освободить Донбасс, Крым и вырвать Ленинград из блокады ничего не вышло, хотя задействованы были крупные силы. Хуже того, немцы оказались сильнее, их генералы умнее наших генералов. Теперь прошлогодний фактор неожиданности получил совершенно иное наполнение: разведка наша ни к черту, анализировать сообщения зарубежной агентуры Генштаб не умеет, командующие фронтами дальше собственного носа ничего не видят, армейское командование еще раз расписалось в своей несостоятельности. Чего не скажешь о немцах. Но и у них, судя по всему, сил не так много — лишь на одно направление, южное. Привлечь туда Жукова? Пожалуй. Там как раз не хватает решительности и упорства. Тем более что наступательные операции Западного и Калининского фронтов в том виде, в каком они осуществляются, могут проводиться и без Жукова.

Сталин сел за стол, принялся набивать табаком трубку. Закурив, вызвал Поскребышева.

— Позвони в Генштаб, — приказал он. — Скажи Василевскому, чтобы прибыл сюда к восемнадцати часам.

Поскребышев молча склонил голову и вышел из кабинета.

Василевский, рослый, прямой, но уже с заметно выпирающим брюшком — свидетельством сидячего образа жизни, с открытым привлекательным лицом, стоял отутюженным столбом, через высокий лоб от переносицы упрямая складка, под глазами круги. Он только что закончил доклад о положении на фронтах и перечислял меры, необходимые для того, чтобы остановить наступление немцев на южном участке советско-германского фронта: нужны свежие дивизии, танковые корпуса, нужны самолеты, дополнительное количество боеприпасов — хотя бы для стабилизации фронта.

Ему показалось, что Сталин слушает его невнимательно, думает о чем-то своем, и он замолчал в растерянности, не зная, чем вызвана такая невнимательность.

— Вы хорошо спите? — спросил вдруг Сталин таким тоном, будто перед этим речь шла о каких-то пустяках.

— Да, товарищ Сталин, — ответил Василевский, с удивлением глядя сверху вниз на Верховного Главнокомандующего: еще сравнительно недавно тот разносил его за неспособность Генштаба предугадывать события, при этом ругался как сапожник, точно именно он, Василевский, один виноват в промахах командования Красной армии, начиная с фронтового, кончая… и, наконец, не за ним, Сталиным, было последнее слово во всех принимаемых решениях.

— Вам не Генштабом руководить! — гремел Сталин, с яростью глядя на безмолвного Василевского. — Вам коров пасти нельзя доверить! Почему ваши офицеры, которых вы отправляете на фронт для выяснения действительной обстановки, верят на слово командующим фронтами и армиями, которые и сами не знают действительной обстановки? Вы, мать вашу…, набрали в свою контору трусов и бездельников! Благодаря им вы не знаете, что творится на фронтах, а в результате мы принимаем необоснованные решения. Если мне доложат, что кто-то из ваших порученцев не побывал в окопах, а вы не приняли мер, я прикажу вешать их прямо в вашем кабинете! Мне не нужен такой… зажравшийся Генштаб и такие ублюдочные офицеры! Разогнать бездельников и трусов! Набрать новых!

И много еще чего наговорил ему Сталин. И это не впервой. Пора бы привыкнуть. Но не привыкалось. И Василевский попросил об отставке.

— На отставку не надейтесь, — отрубил Сталин. — Если и дальше будете так руководить Генштабом, пойдете под трибунал. А пока… работайте. И учтите все, что я вам сказал.

Этот разговор случился, когда немцы во второй раз взяли Ростов. И с тех пор, когда Василевский докладывал обстановку, Сталин переспрашивал:

— Ваш офицер был на передовой? Он это видел своими глазами? — И смотрел на Василевского вприщур, с недоверием.