Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Батальонный комиссар приметил смышленого паренька, отправил его на четырехмесячные командирские курсы. После курсов Власов командовал взводом, ротой, воевал против Деникина, Врангеля. За бандами Махно гонялся уже командиром спецотряда. Он привык к армейской жизни, приспособился. Гражданка казалась непредсказуемой, гражданский человек в ту пору ничего не значил, особенно крестьянин, а в армии все-таки надежнее: и кусок хлеба обеспечен, и защита, и жизнь по определенным правилам. Впрочем, это не он сам все разложил по полкам и нашел золотую середину: в двадцать лет не до философии. Помог Андрею определиться старший брат Иван, человек основательный, дотошный, закончивший педагогический институт в Нижнем Новгороде.

— Жизнь такая пошла, Андрюха, что крестьянское сословие ничего для нынешней власти не значит, — пощипывая чеховскую бородку, говорил Иван младшему брату, приехавшему домой в свой первый отпуск. — И хлеб, выращенный крестьянином, любой и каждый может отнять. Да еще в морду дать, чтоб не рыпался. То продразверстка, то продналог, то допналог, то самообложение, то придумают еще что-нибудь. Бог даст, скопытится эта дьявольская власть, надорвется, придет другая, полегчает. Надо потерпеть: плетью обуха не перешибешь. Что касается армии… армия она, брат, всякой власти нужна. Служи. Но в большевики не записывайся: мало ли что.

В большевики Власов записался лишь в возрасте тридцати лет, пройдя многие ступени армейской службы, а также различные курсы повышения квалификации, став затем преподавателем тактики в Ленинградской школе комсостава: беспартийный преподаватель — это выглядело весьма подозрительно. Да и осторожное братнино «мало ли что» не предвиделось: большевики держались крепко, скопытиваться не собирались.

Но это было давно. Хотя и не все быльем поросло. А жить надо сегодня, сейчас, и соразмерять каждый свой шаг с обстоятельствами. Таинственное сочетание чисел, открывшееся свыше генералу Власову на Красной площади, внушало в него уверенности больше, чем все слова, сказанные ему Сталиным и Жуковым.

Бывший сухогруз, переделанный под базу подводных лодок, доставивший в Севастополь пополнение, патроны, снаряды, продовольствие и медикаменты, отчалил от причальной стенки глубокой ночью, забрав с собой раненых и некоторых гражданских лиц. Одно из таких лиц сопровождали два флотских офицера технической службы, — не иначе, большую шишку. Гражданскому была отведена каюта старпома, но он лишь бросил туда свои вещички и сразу же поднялся на мостик. И простоял там, вглядываясь в промозглую темноту осенней ночи, наполненную воем ветра, плеском волн, гулом двигателя и тяжкими вздохами разрывов снарядов вокруг Севастополя, до тех пор, пока не миновали мол и не вышли в открытое море. Только после этого ушел в каюту и лег на койку, сняв с себя лишь прорезиненный дождевик.

Капитан базы, призванный недавно из запаса, не зная, как ему относиться к этому странному гражданскому лицу, спросил у одного из сопровождающих его офицеров:

— Что это за птица такая?

— А-а, это, товарищ капитан второго ранга, такая птица, по милости которой мы идем и не подрываемся на немецких магнитных минах. Если бы не он, давно бы раков кормили.

— Ишь ты, — пробормотал капитан, посасывая потухшую трубку. — Мне говорили, что тут какие-то ученые из Москвы колдуют над кораблями, но, честно признаюсь, лейтенант, в голове не укладывается, как они это делают.

— О-о, товарищ капитан второго ранга! Это самый большой на сегодняшний день секрет. Если фрицы про него узнают, придумают что-нибудь другое. И может так случиться, что вы на это другое и наткнетесь.

— Типун тебе на язык, лейтенант. Но если такое случится, я хотел бы, чтобы ты стоял рядом: вместе радоваться будем.

Вдали, над Севастопольскими бухтами, повисли немецкие «люстры». Вслед за этим послышались приглушенные взрывы бомб. В черные тучи, несущиеся на юго-запад, уперлись столбы прожекторов.

Из радиорубки выскочил радист, приблизился к капитану и, хватая его за реглан, что-то торопливо заговорил. Капитан покивал головой, приказал рулевому:

— Курс на зюйд-зюйд-ост, — и перекинул рукоятки на полный вперед.

В море бушевал шторм. Корабль то взбирался на крутую волну, то камнем падал вниз, и вода с такой яростью била в его железные борта, будто была уверена, что рано или поздно прорвется внутрь.

Пассажир, привлекший внимание капитана плавучей базы, лежал на койке, вцепившись обеими руками в металлические части койки, то прижимаясь к ней всем телом, то отрываясь от нее, рискуя вывалиться и разбиться о железные стены каюты. Последние дни он почти не спал, руководя работами по размагничиванию кораблей, отыскивая новые и более простые способы для этого. И способы такие находились, так что офицеры крейсеров и эсминцев, морских охотников и торпедных катеров, поначалу с недоверием встретившие «этих гражданских», в конце концов поверили им и теперь безбоязненно выходили в море, которое каждую ночь с самолетов засеивалось немецкими магнитными минами.

Заглянувший в каюту один из морских офицеров спросил с явным почтением:

— Товарищ Курчатов, чаю не желаете?

— Чаю? С удовольствием. Но каким образом? Разве при такой болтанке можно пить чай? Тут, похоже, даже лежать невозможно. Руки боюсь отпустить…

— Вполне, если приспособиться. Но через полчаса хода качка уменьшится: в открытом море не так болтает.

— Хорошо, давайте чай. Промерз окончательно. — Спросил: — А куда мы идем?

— Пока в Новороссийск.

— Но, насколько я разбираюсь в сторонах света, мы идем на юг.

— Так точно. Нам передали, что оба транспорта с ранеными, что вышли перед нами, атакованы противником и потоплены. Капитан считает, что на юге нас искать не будут.

— А турки?

— Турки пока соблюдают нейтралитет.

— А что слышно из Москвы?

— Бои идут на подступах. Взяты Солнечногорск, Клин, немцы подошли к Туле.

— Да-а, радости мало… Так как там с чаем?

— Сейчас будет.

В Новороссийске Курчатов не задержался. Наладив дело по размагничиванию кораблей, отправился в Поти. Там та же работа. Из Поти поездом добрался до Баку — и здесь то же самое, хотя Каспийская флотилия пока не подвергалась воздействию противника. В Баку получил телеграмму из Москвы: «Срочно выезжайте Казань». В Казани встретился с некоторыми из бывших сотрудников физико-технического и радиевого институтов. Зачем их здесь собрали, никто не мог сказать ничего определенного. Жить негде, холодина, продуктов почти никаких, физическая лаборатория Казанского университета — вчерашний и позавчерашний день. Электроэнергию подают два раза по два часа в сутки, воды нет: замерзли трубы, и если чего имеется с избытком, так это крыс: целые полчища слоняются по всем этажам и помещениям, грызут все, что можно грызть, то и дело посягая на открытые части тел спящих теоретиков и практиков.