Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Со стороны дороги послышалось завывание моторов, и на поляну выехала танкетка, за ней два легковых автомобиля. К ним затрусил один из командиров из странной кучки, стал рукой показывать, куда поворачивать и вставать. Машины повернули и встали, захлопали дверцы, полезли наружу папахи, шинели на ватине и кожанки. Подбежавший командир что-то докладывал, приложив руку к шапке. До ближайших рот донеслось:

— …арищ …иссар …ого ранга! По ашему …занию …строены …жденные …ставлены… …деление для …ведения …говора… …тово. Доожил ко…ндир оты …обого …чения при …бунале фонта апитан …амов.

— Чего это он? — беспокойно переспрашивали друг друга красноармейцы. — Орет, как скаженный. Будто горячая картофелина у него в роте — ни хрена не разберешь.

— А этот кто?

— Который?

— А тот, что в папахе и кожане?

— А черт его знает. Шишка какая-то.

— Разговор-рррчики в строю! — раздался зычный голос.

Разговорчики стихли.

Несколько человек направились к фронту выстроившихся рот. Остановились посредине. Подполковник оборотился к ротам, пропел сиплым голосом, в котором еще сохранились былые командирские ноты:

— По-одразделе-ение-еее… ра-ааав-няйсь! Сми-ииир-на! Ра-ааавнение на-ааа среди-ну!

Неуклюже повернулся на сыпучем снегу и потрусил к группе генералов и полковников.

— Товарищ армейский комиссар первого ранга! Вверенное мне маршевое подразделение в количестве тысячи двухсот одиннадцати человек построено! Отставших нет, больных нет. Доложил старший по команде подполковник Григин.

Армейский комиссар первого ранга, начальник Политуправления Красной армии и, одновременно, нарком Госконтроля СССР, товарищ Мехлис, снял меховую рукавицу и протянул руку подполковнику. Затем повернулся к строю: узкое желчное лицо, припухлые веки, тонкие губы. Стал выкрикивать, выбрасывая на мороз из широко раскрываемого рта слова вместе с облачками белого пара:

— С прибытием вас в действующую армию, товарищи красноармейцы славной и непобедимой Красной армии! Надеюсь, что вы достаточно подготовлены для ведения боевых действий в условиях наступления на немецко-фашистские полчища, которые рвались к Москве, да так и не дошли до ее священных стен! Ваша готовность будет проверяться в бою. К великому сожалению, многие не выдерживают оказанного им доверия партией и лично товарищем Сталиным защищать нашу великую столицу Москву. Они позорно предаются трусости и паникерству, свои личные интересы ставят выше священного служения партии и народу! Таких людей не так уж много, но они есть позорное пятно на нашу любимую Красную армию! Сегодня вы присутствуете при мероприятии по, так сказать, смыванию такого пятна. Чтобы наша Красная армия была чиста от всякой нечисти и всякого, так сказать, нездорового элемента, который разлагает изнутри, как ненасытная ржа, сея семена неуверенности, паники и предательства. Сегодня вы станете судьями таких отщепенцев! Сегодня вы сами вынесете им суровый и справедливый приговор!

Шеренги качнулись и снова замерли.

Мехлис махнул рукой — и к столу, уже установленному проворными адъютантами, от кучки военных повели двух человек в шинелях нараспашку, в шапках без звездочек. Они походили на людей, будто опущенных в воду или стукнутых тяжелым по голове, шли, неуверенно переставляя ноги, держа руки сзади, спотыкаясь и не оглядываясь по сторонам. Одному, чернявому, было лет двадцать пять, другому, белобрысому, около того.

За ними шли двое с карабинами на руку, тускло отсвечивая ножевыми штыками. Вслед за этой процессией шагали четверо военных, у одного в руках папка, у другого вместительный портфель.

Двоих поставили лицом к строю новобранцев, по бокам встали те, что с карабинами, остальные возвысились над столом.

Мехлис, нетерпеливо наблюдавший за процессией, продолжал говорить, словно молчание среди мрачно обступившего их заснеженного леса было ему невыносимо:

— Советский народ, весь, как один человек, руководимый великим вождем товарищем Сталиным, не щадя своей жизни ведет смертный бой с немецко-фашистскими захватчиками, и мы не позволим, чтобы отдельные провокаторы и предатели стояли на нашем славном пути всемирно-исторических побед над мировым фашизмом и империализмом. Мы поставим железный заслон нытикам и паникерам, предателям и шпионам, мародерам и прочей сволочи, которая препятствует нам успешно бить фашистских извергов. Смерть предателям и паникерам! Смерть нарушителям приказов командования Красной армии! Смерть дезертирам и трусам!

Казалось, что Мехлис говорит, совершенно не думая над смыслом своих слов, нанизывая их как попало на вихляющую нить своей речи, но новобранцы слушали его с напряженным вниманием, боясь пропустить хотя бы одно слово, точно в каждом из них заключался какой-то высший смысл их присутствия на этой поляне и даже в самом факте существования в этом смертельно опасном мире.

Движение за спиной Мехлиса замерло, он погрозил кому-то кулаком при последних словах, затем оповестил:

— Перед вами члены трибунала двадцатой армии, военюристы второго и третьего ранга. Им предстоит разобраться и осудить бывшего командира второго батальона тысяча шестьсот семнадцатого стрелкового полка, бывшего старшего лейтенанта Воробьева и его заместителя по политической части бывшего младшего политрука Семьянинова, которые своей преступной халатностью допустили до мародерства свой батальон и гибель его от рук немецко-фашистских захватчиков. Приступайте, товарищи.

С этими словами Мехлис отошел назад и встал возле стола.

Один из трибунальщиков нацепил на нос очки, стал читать гнусавым голосом:

— Двенадцатого декабря одна тысяча девятьсот сорок первого года стрелковый батальон в количестве трехсот восьмидесяти штыков под командованием старшего лейтенанта Воробьева и младшего политрука Семьянинова в результате атакующих действий захватил поселок Теряева Слобода, в котором находились немецкие продовольственные склады, и, вместо того чтобы преследовать отступающего врага, стали грабить эти склады, набивая свои вещмешки трофейными продуктами, поедая все, что попадалось под руку, чему нисколько не препятствовали ни командир батальона, ни его заместитель по политчасти, ни командиры рот и взводов. При этом не было выставлено сторожевое охранение, не были приняты ни малейшие меры безопасности от возможного нападения противника. Более того, все командиры батальона были втянуты в мародерство и разграбление складов, в распитие трофейного коньяка и других спиртных напитков. В результате этой преступной безответственности подошедшее незамеченным немецкое воинское подразделение численностью не более роты захватило врасплох мародерствующий батальон, не оказавший противнику никакого сопротивления. В итоге безнаказанного истребления со стороны противника в живых из трехсот восьмидесяти человек осталось всего двадцать шесть человек во главе с командиром батальона и его заместителем по политчасти, сумевшими бежать из захваченного ими поселка. Все остальные были убиты или взяты в плен. Отговорки, что бойцы трое суток почти ничего не ели, во внимание приниматься не могут и смягчающим вину обстоятельством не признаются. На основании вышеизложенного, признания самих обвиняемых и соответствующих приказов Народного комиссара обороны военный трибунал армии под председательством военюриста второго ранга Телепнева, в составе военюристов третьего ранга Хаскина и Угрюмова, при секретаре военюристе третьего ранга Миняшкине постановляет: бывшего командира батальона старшего лейтенанта Воробьева лишить звания и наград и приговорить к высшей мере наказания без конфискации имущества; бывшего политрука этого батальона младшего политрука Семьянинова лишить звания и наград и приговорить к высшей мере наказания без конфискации имущества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Исполнение приговора произвести тотчас же по прочтении. 29 декабря 1941 года. Подписи и печать имеются.