Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

— Думаю, что конечной целью нашего зимнего наступления станет Смоленск, — ответил Власов, уверенный, что до Смоленска вряд ли дойдет при таком ожесточенном сопротивлении немцев, при нехватке боеприпасов, танков, артиллерии и самолетов. Но не говорить же об этом американцу: растрезвонит по всему свету, а отдуваться придется ему, Власову. И добавил, поразмыслив: — Это самая ближайшая наша цель. А там будет видно.

— Мистер Власов, вы уже давно командуете армией…

— Не так уж и давно, — возразил Власов.

— Но наиболее, как мне известно из конфиденциальных источников, успешно. Что касается сроков, так у войны свой счет времени. Как говорят у нас в Америке: время — деньги. Применительно к войне можно сказать и так: время — это победы. Рассчитываете ли вы в ближайшем будущем командовать фронтом?

— Каждый солдат мечтает стать генералом, а генерал маршалом. Но рассчитывают в другом месте, а мы воюем, мистер Люсьер.

— Лесьюер, — поправил Власова майор-переводчик.

— Это не имеет много значений, — засмеялся американец. — Я хочу выпить за мистер Власов, за его победы!

Сдвинули стопки, выпили.

В углу, где притихли связисты над телефонами и рацией, послышалось настойчивое дребезжание, и голос телефониста оповестил:

— Товарищ генерал! На проводе Константинов.

Власов встал, подошел к аппарату, взял трубку и услыхал скрипучий голос командующего фронтом Жукова:

— Здравствуйте, товарищ Андреев? Как у вас дела?

— Здравствуйте, товарищ Константинов! Чем заняты? Обедаем с американским корреспондентом. Если позволите, я перезвоню вам через полчаса.

— Хорошо, жду вашего звонка. Не засиживайтесь там. И не болтайте лишнего. — И в трубку ворвались торопливые звонки отбоя.

Власов вернулся к столу. Комиссар Путало трубным голосом рассказывал о том, что все подразделения Двадцатой армии охвачены единым порывом разгромить ненавистного врага, освободить захваченные им города и села, вызволить из неволи советских граждан.

— В каждой роте сегодня будет проведено партийно-комсомольское собрание, — говорил он почти без запинки, — которое призовет коммунистов и комсомольцев показывать личный пример бесстрашного поведения в бою, воинского мастерства. Многие будут приняты в партию и комсомол и тем самым подкрепят решимость подразделений с честью выполнить поставленную перед ними боевую задачу.

— О-оо! — радовался корреспондент, блестя кипенно-белыми зубами на раскрасневшемся лице. — Я оччень хотеть иметь случай быввать на этом… брифинг… как это по-русски…

— Собрании, — подсказал переводчик.

— О, да-да! Соб-бран-ни-ии.

— Это мы запросто, — пообещал комиссар Путало. — Сегодня же и организуем. Пускай в Америке узнают, какую силу имеет партийное слово, когда оно произносится от всего сердца.

Власов наклонился к Омельченко, произнес в ухо:

— Звонил комфронта…

— Да, я понимаю. Сейчас уходим. — И к американцу: — Товарищ Лесьюер. Если у вас нет больше вопросов, оставим генерала Власова с его делами.

— О, да-да, конечно! Болшое спаси-бо, мистер Власов! Я ж-желать вам крепки успех!

К вечеру следующего дня Волоколамск был освобожден от немцев. В приказе Верховного Главнокомандующего Красной армии, в котором отмечались успехи советских войск, Двадцатая армия и ее командующий упоминались одними из первых. И в газете «Правда» написали об успехах Двадцатой армии под командованием генерала Власова. В этом же номере был помещен большой портрет Жукова и сообщено, что именно он командует Западным фронтом.

Но чем дальше продвигались войска этого фронта, тем сильнее становилось сопротивление немцев. Так, если расстояние от канала Москва-Волга до Волоколамска армия генерала Власова преодолела за месяц, то расстояние вдвое меньшее более чем за три и остановилась, упершись в сильную оборону противника.

Маршевые роты, прибывшие на фронт для пополнения обескровленных наступлением пехотных полков и дивизий, выгрузили из вагонов, отвели подальше в лес, построили на заснеженной поляне. Командиры рот суетились, бегали вдоль строя, равняли шеренги, уверенные, что пополнение будет смотреть высокое начальство. Командиры взводов, сплошь младшие лейтенанты с ускоренных командирских курсов, почти мальчишки, пунцовели, когда слышали попреки от бывалых ротных.

— У вас что, бойцы Красной армии или бабы беременные? Поч-чему ремень не подтянут? Поч-чему звездочка на шапке сидит криво, как ворона на суку? Куда взводный смотрит? Ис-справить немедленно!

Пощипывал щеки и нос крепкий морозец, постреливали деревья, повизгивал под валенками снег, невдалеке погромыхивал фронт. Необстрелянные красноармейцы опасливо прислушивались к этому погромыхиванию, с тоской поглядывали в серое небо, наслышанные об ужасных бомбежках. Покачивались белые, одетые в маскхалаты, шеренги, тускло отсвечивали покрытые свежим лаком лыжи, чернели воронением новенькие автоматы и винтовки, перед строем выставлены стволами вперед ручные и станковые пулеметы, противотанковые ружья; пополнение не только хорошо вооружено и экипировано, но и обучено: их два месяца учили драться в обороне, ходить в атаки так называемой «волной», когда одна «волна» атакующих движется вперед, другая прикрывает ее огнем, затем они меняются местами; учили начинать атаку во время артподготовки, не бояться близких разрывов своих снарядов и мин, вести атаку «по коридору», то есть когда в сплошной стене разрывов выделяется не простреливаемый участок, куда и должны устремляться атакующие. Но учеба учебой, а война войной, и никто не знает, чем она для каждого из них обернется.

Чуть в стороне от выстроившихся рот небольшая кучка людей. Над их головами всплывают вверх дымки от папирос. Странные какие-то люди: начальство не начальство, а не поймешь, кто.

Пожилой подполковник, под командой которого прибыло на фронт пополнение, держится от этой кучки военных в стороне, тоже курит, время от времени перебрасываясь с пожилым же батальонным комиссаром малозначащими фразами.

— Не знаете, Павел Акинфыч, куда нас с вами определят? Вы заходили в политотдел, не поинтересовались?

— Не решился спросить, Иван Калистратыч. Скорее всего — в резерв фронта. А там уж как решат.

— Эта неопределенность, знаете ли… — подполковник снял с усов сосульки, зябко поежился. — Я не против действующей армии, но было бы неплохо подучиться на каких-нибудь курсах: все-таки воевали мы с вами больше двадцати лет назад. Да и война, согласитесь, была другой. А тут танки, авиация. Стыдно перед бойцами будет за свою безграмотность.

— Ничего, не боги горшки обжигают.

— Если б горшки, а то ведь люди…