Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Сталин выслушивал советы и просьбы командующих, отвечал одно и то же:

— У вас всего хватает для продолжения наступления. Резервы нужны и другим фронтам. Думайте, проявляйте инициативу.

В середине января сорок второго года майора Матова выписали из госпиталя, расположенного в Уфе, и направили в Москву, в управление кадров. Там выяснилось, что его зачислили в штат Генерального штаба Красной армии. Оказалось, что своим зачислением он обязан генералу Угланову, с которым лежал в госпитале же, а некогда Угланов, еще в чине комбрига, преподавал в академии имени Фрунзе, вел там тактику и еще тогда, как он признался только теперь, отличал Матова от многих других слушателей за творческий подход к изучаемому предмету и критическое отношение к устоявшимся догмам.

В госпитале бывших слушателя и преподавателя академии сблизили общая боль за поруганное отечество, схожие взгляды на перипетии первых месяцев войны. Времени у них было много, их критическому разбору подвергалось все, что так или иначе имело отношение к первым боям на границе, неудержимому движению немецких войск в глубину советской территории, окружениям и гибели целых армий и, как итог, выходу немецких войск к границам Москвы.

Выводы были неутешительные. Исходили они из тех данных, которые были ясны еще с финской кампании, показавшей слабую готовность армии к серьезной войне, начиная от высшего командования, кончая простым красноармейцем, не изжитую рутинность мышления, заложенную многовековой традицией, а точнее, самоуспокоенностью и самонадеянностью. Расхожая истина преобладала: русский народ в тяжелую годину может преодолеть инерцию, собраться, сплотиться и, претерпев все невзгоды, в конце концов одержит победу. Контрнаступление под Москвой показало, что мысль их шла в правильном направлении.

Генерала Угланова выписали в конце декабря. Он уезжал в уверенности, что снова вернется к командованию ополченческой дивизией, которую возглавил еще в июле, оставив преподавательскую работу в академии имени Фрунзе. В сентябре он выступил с нею на позиции западнее Вязьмы, несколько дней дивизия в составе войск Западного фронта отбивала атаки немцев, Угланова ранило осколком мины, его вывезли самолетом и отправили в госпиталь, а дивизия попала в окружение и, судя по всему, частью погибла в боях, частью осталась в тылу, частью попала в плен.

Но случилось неожиданное: Угланова взяли в Генштаб, назначили заместителем начальника оперативного отдела. Вскоре Матов получил от него открытку: «Застрял в Москве. Наши выводы в основном подтверждаются. Не исключено, что еще встретимся. Поправляйтесь скорее. К. Угланов».

Матов не помышлял о штабной работе. Более того, ему очень хотелось в действующую армию, которая наконец-то перешла в наступление и погнала немцев от Москвы. Но приказ есть приказ, и Матов явился в Генштаб за назначением. Его назначили в отдел генерала Угланова.

— Что ж, — сказал генерал, крепко пожимая руку Матова, — будем работать вместе. Думаю, что работа в Генштабе пойдет вам на пользу, а действующая армия от вас не уйдет: война в самом начале, конца ее пока не видно. Что касается вашей работы, то засиживаться на одном месте вам не придется. Ваш предшественник, подполковник Стремянной, — кстати, дважды попадал в ситуации, когда приходилось брать на себя командование отдельными подразделениями и вступать в бой с прорвавшимися немецкими танками, — к сожалению, погиб во время своей последней командировки в действующую армию. Так что вам наследовать его дело.

Матов получил стол, за которым еще недавно работал подполковник Стремянной, с его записными книжками, картами и остро очиненными карандашами, с пачкой писем от жены, немногими фотографиями, с одной из которых на него смотрел широколицый улыбающийся капитан в длинной кавалерийской шинели, с обнаженной шашкой в руке, обнимающий за шею верховую лошадь. Матов долго вглядывался в фото жены погибшего подполковника, молодой женщины, не красавицы, но очень милой и застенчивой. Вспомнив свою жену, которую видел лишь однажды, когда санитарный поезд, в котором она работала, привозил в Уфу раненых, он подумал, каково будет этой женщине узнать о гибели своего мужа, но дальше в эти рассуждения углубляться не стал, сложил вещи Стремянного, завернул в старую «немую» карту, перевязал шпагатом и сдал в отдел кадров.

Затем Матов вызубрил соответствующие инструкции, расписался в соответствующих графах и приступил к обязанностям офицера-поручеца Генерального штаба Красной армии. Ему понадобилось не так уж много времени, чтобы освоиться с этой должностью, тем более что он имел некоторый опыт, полученный в финскую кампанию, будучи слушателем академии имени Фрунзе. Несколько раз генерал Угланов посылал его в действующую армию выяснить настроение в войсках, степень обеспеченности всем необходимым и, не менее важное — насколько рапорты с мест соответствуют действительности. Не сразу Матов обрел умение видеть главное, не путаться в мелочах, держаться с командирами, имеющими более высокие звания, на равных. Но и это умение пришло после трех-четырех командировок и подробного анализа вместе с Углановым добытых сведений и выяснения тех данных, что прошли мимо внимания Матова.

Однажды, уже в середине февраля, ближе к полудню, генерал Угланов вызвал к себе майора Матова. В небольшом генеральском кабинете, расположенном глубоко под землей, несуществующие окна закрывали плотные шторы и горел свет, создавая иллюзию ночи и надежду на близкий рассвет. Похоже, что генерал Угланов потерял представление о времени. Глаза его были красны от недосыпания, выглядел он усталым и больным, каким его не помнил Матов даже в госпитале. На столе шипел электрический чайник, остатки чая в стакане показывали, что генерал взбадривал себя практически одной заваркой.

— Вам нужно отдохнуть, Константин Петрович, — тихо произнес Матов, пользуясь теми дружескими отношениями, которые зародились у них еще в госпитале.

— После войны, Николай Анатольевич, после войны, — досадливо поморщился Угланов. — Мы тут с вами живем в довольно сносных условиях, а на фронте… — Он не договорил и жестом пригласил Матова к карте. — Вам, дорогой мой, придется поехать на передовую. А именно — в 39-ю армию. Мне надобно знать истинное положение дел в этой армии. Без всякого напускного бодрячества. У нас кое-кто думает, что мы завтра войну выиграем, стоит нам лишь взять Вязьму. Мне нужна совершенно объективная информация. И не только из штабов, но и непосредственно из окопов.

Генерал прошелся по кабинету, глянул на наручные часы, поднес к уху, спросил с удивлением: