Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

— Что, действительно уже одиннадцать?

— Да, одиннадцать-семнадцать.

Угланов покачал своей лобастой головой, подошел к бутафорскому окну, дотронулся до штор и отдернул руку.

— А ведь весна уже на носу, — произнес он тихо, будто самому себе. — Что-то она нам готовит…

— Весной немцы вряд ли будут наступать, а вот когда подсохнут наши дороги… — осторожно заметил Матов.

— Вот вы о наступлении немцев говорите, а у нас тут всерьез думают о продолжении наступления с самыми решительными целями. При этом чуть ли ни каждый командующий фронтом и даже армией полагает, что если дать ему того-сего-этого, то он дойдет чуть ли ни до самого Берлина… Уж бьют нас, бьют, поумнеть, казалось бы, пора, ан нет, не хотим. И даже комфронта Жуков, человек думающий, лучше многих представляющий реальное состояние нашей армии и армии противника… Только вы, дорогой мой, — извиняющимся тоном произнес Угланов, останавливаясь перед Матовым и заглядывая снизу вверх в его серые глаза своими темно-карими, — о наших разговорах… А то, знаете ли… Впрочем, как вам будет угодно, — заключил он сердито.

— Вы напрасно беспокоитесь, Константин Петрович, — заверил Матов. — Поверьте, я высоко ценю ваше доверие, тем более что ваша точка зрения, на мой взгляд, не противоречит действительному положению дел.

— К сожалению, — согласился Угланов, опустившись на стул и проведя руками по седеющим волосам.

За то время, что Матов работает в Генштабе, он успел разобраться не только в тонкостях своих обязанностей, но и в атмосфере неуверенности, плотно окутывающей всех, начиная от курьеров до начальника Генштаба. Минуло то время, когда от Генштаба оставалось всего несколько десятков человек, разрывавшихся между фронтами, ничего не успевая, когда в качестве офицеров-порученцев использовались слушатели академии имени Фрунзе. И все потому, что Сталин полагал, что чем больше штаты Генштаба, тем больше неразберихи и безответственности. Не без помощи тогдашнего начальника Генштаба Жукова многие штабисты были отосланы в действующую армию, но с возвращением Шапошникова Генштаб снова стал обрастать людьми, часто, к сожалению, совершенно случайными, многие из них были сынками государственных и партийных чиновников, и в Генштабе в силу этого образовались группы и группки, принадлежащие к тому или иному кругу, этажу власти. Шапошников не мог противостоять этому явлению как по своей слабохарактерности, так и неспособности перечить Сталину.

На обстановку в Генштабе, и не только в нем, повлиял и тот факт, что в плену у немцев оказался старший сын Сталина Яков Джугашвили и приемный сын Молотова Григорий Скрябин, в связи с чем вышел указ, запрещающий детям ответственных партийных и советских работников занимать должности непосредственно в действующей армии. Вот и заполняли молодые майоры, подполковники и полковники московские кабинеты, не больно-то разбираясь в штабной работе, зато хорошо разбираясь в том, кто и что значит в околокремлевском мире.

Однажды Матов был свидетелем, как один подполковник, не старше тридцати лет, рассуждал в кругу себе подобных:

— Я не понимаю, — говорил он, картинно вздергивая плечи, — почему мы так неадекватно расходуем колючую проволоку. Получаем по нескольку тонн и сразу же отправляем на фронт. А надо бы скопить ее побольше и в одну ночь по приказу из центра поставить заграждения сразу же по всему фронту. Куда немцы не сунутся, везде колючая проволока. Ни пройти, ни проехать. Создать нечто вроде Великой китайской стены. А то поставят тут, поставят там, а немцы спокойненько обходят эти места и прут себе дальше… Как вы на это смотрите, майор? — обратился он к Матову.

— Что ж, — произнес Матов без улыбки, — в ваших рассуждениях есть своеобразная логика. Советую вам написать докладную по начальству.

— А что, — загорелся подполковник. — Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо за совет.

И никто не осмелился перечить подполковнику.

Добраться в 39-ю армию можно было только на тихоходном По-2, прозванным «кукурузником», способном сесть где угодно и откуда угодно взлететь. И в тот же день Матов на этом аэроплане вылетел на фронт с Центрального аэродрома. Летели не по прямой, огибая причудливые изгибы фронта, не рискуя пересекать территорию, занятую немцами: нередко случалось, что самолеты с офицерами-порученцами, вознамерившимися по срочности дела попасть в армию напрямую, пропадали, и никто не знал, что с ними стало.

К тому времени 39-я армия безуспешно пыталась прорвать немецкую оборону с северо-запада и соединиться с конницей погибшего генерала Доватора, с десантниками и частями 33-ей армии, попавшими в окружение. Да и сама 39-я находилась в полумешке, горловину которого между Нелидово и Белым немцы не могли затянуть потому, что у них для этого не хватало сил, а мы по той же причине не могли эту горловину расширить. Тяжелые бои шли южнее Харькова, в районе Старой Руссы и Демянска, на Волховском фронте, в Крыму. Резервы распылялись по многим фронтам, по существу, ничего не решая.

Только к вечеру Матов добрался до цели. «Кукурузник» сел на неровное поле, продутое ветрами, попрыгал на снежных застругах, уткнулся в опушку леса, и до штаба армии Матову пришлось брести по колено в снегу, так что когда он выбрался на дорогу, белье на нем было — хоть выжимай.

Выяснив обстановку в полосе армии у ее начальника штаба, Матов взял штабной вездеход и направился на передовую.

То, что начштаба армии жаловался на всякие нехватки, было понятно и объяснимо: жаловаться привыкли, жаловались и тогда, когда жалобы не имели под собой веских оснований, зато они как бы снимали часть ответственности с жалобщиков, если дела пойдут не так, как того хочется высшему командованию. Поэтому в задачу порученца Генштаба входила непременная проверка и выяснение действительного положения на местах, вплоть до передней линии окопов. Матов выбрал для этого такой участок фронта, где войска армии в результате наступления ближе всего подошли к Вязьме с северо-запада, в то время как с юго-востока к Вязьме же стремились войска 33-й армии. Между ними оставалась узкая полоса, не более пятидесяти километров, удерживаемая немцами. Если учесть, что до этого армии с боями прошли по двести и триста километров, то эти пятьдесят казались сущей безделицей, и тогда в окружении окажется большая часть дивизий 9-й полевой и 4-й танковой армии немцев. Однако противник не только не пытался выйти из грозящего ему котла, но сам переходил в контратаки и окружал слишком далеко вырывавшиеся отдельные части наступающих войск Красной армии.

В штабе пехотного полка, куда приехал Матов уже по темну, в наскоро выдолбленной в мерзлой земле норе его встретил перепуганный капитан, командир этого полка, которому, судя по всему, сообщили, что к нему направляется высокое начальство аж из самой Москвы. Капитан нервно потирал руки, и на каждый вопрос Матова подолгу моргал воспаленными веками, пытаясь понять, какие подвохи для его начальства кроются за этими вопросами: майор из Москвы поспрашивает и уедет, а отдуваться перед своим начальством придется ему, капитану Катушеву.