Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Светлело все больше. Уже различались деревья, качающиеся перед глазами темные человеческие фигуры. Вдруг все встало, да так неожиданно, что Алексей Петрович налетел на впереди идущего человека, но тот, похоже, даже не заметил этого. Тотчас же Задонова подхватил под руку Чертков и отвел в сторону.

— Посидите маленько, товарищ майор. Я вас на телегу устрою, к раненым.

— Нет, что вы! — испугался Алексей Петрович. — Ни в коем случае! — А тело просило: «Ну, согласись, согласись! Никто не осудит». А что-то в этом истерзанном теле: «Нельзя! Никак нельзя! Терпи!»

В тот же день, ближе к вечеру, вблизи колонны опустился на парашюте офицер связи от командования фронта.

Алексей Петрович в это время шел рядом с майором Матовым и выспрашивал его о ночном бое за станцию Починок. Матов отвечал односложно, часто невпопад, пока Алексей Петрович не догадался, что майор просто спит на ходу, и приставать к нему со своими вопросами с его стороны просто бессовестно. Он чуть отстал, и тогда-то над их головами проплыл с громким стрекотом знакомый биплан с красными звездами на крыльях, поднялся выше, и стало видно, как на крыло вылез человек, задержался и полетел вниз, беспомощно кувыркаясь в воздухе. И тотчас же над ним раскрылся белый купол парашюта.

По колонне прошел гул восхищения. Самолет делал круг за кругом, пока парашютист не приземлился и не пустил в небо зеленую ракету, после чего улетел, покачав крыльями.

Через несколько минут человек стоял перед майором Матовым. Оказалось, что у него есть рация и он может связываться с командованием фронта.

Только потом Алексей Петрович узнал, что колонне майора Матова приказывалось ударить юго-восточнее Ельни навстречу атакующим немцев войскам Западного фронта с задачей не просто выйти к своим, но и нарушить коммуникации противника, разгромить штаб механизированного корпуса и подавить тяжелую артиллерию на западном берегу Десны. Он узнал, что не только их колонна была втянута в контрнаступление Красной армии в районе Смоленска, но и многие другие пробивающиеся из окружения части, куда тоже посылались офицеры связи.

Лишь на пятые сутки почти непрерывных боев батальон Матова вырвался из окружения. Штаб корпуса, правда, разгромить не удалось, но штаб танковой дивизии был уничтожен полностью, а также две колонны с горючим и боеприпасами и одна батарея тяжелой артиллерии. Не считая всякой другой техники и отдельных подразделений немцев.

Это были сумасшедшие дни и ночи, когда один бой переходил в другой, когда то матовцы атаковывали немцев, то немцы матовцев. Даже Задонов не раз вынужден был принимать участие в отражении немецких атак, хотя с трудом мог вспомнить потом, что и как происходило и в какой последовательности.

Он стрелял из своего «шмайсера» тогда, когда стреляли другие, но более всего — Чертков; падал и бежал куда-то, когда падали и бежали другие, но чаще всего — вслед за Чертковым; и все время тот находился рядом, и если бы не он, то неизвестно, остался бы Алексей Петрович в живых, угнался бы за остальными, не отстал бы и не попал бы к немцам в плен.

В нем теперь все время жила готовность куда-то бежать или идти, а при первых же выстрелах или разрывах мин, падать на землю и ползти в какую-нибудь норку, даже если поблизости никакой норки не было видно. И тогда, когда никто не падал и не полз. Но через минуту готовность эта замирала и пряталась где-то в глубине его тела, безропотно подчиняясь общей воле, и Алексей Петрович двигался в общем потоке, пока не звучала та или иная команда. Здесь все были в равных условиях — и командир и рядовой, здесь смерть могла найти человека в самом неожиданном месте. Потому что ни тыла, ни флангов — ничего не было, всюду был враг, отовсюду могли появиться танки и цепи немецкой пехоты, ударить орудия и минометы, налететь самолеты.

Удивительное дело, как майор Матов и другие командиры ориентируются в этой неразберихе, каким образом находят выход из, казалось бы, безвыходных положений. Сколько потом Алексей Петрович ни пытался описать эти дни, получался сумбур чистейшей воды — сумбур как в голове, так и на бумаге. И странно было ему, что в этой неразберихе, когда кругом то и дело гибли люди, гибли на его глазах, он не потерялся, остался жив и лишь слегка был ранен в бедро — так, ерунда, а не ранение, — а более обо всем этом говорить было нечего. Ведь не станешь описывать, как тебе было трудно и страшно и не хотелось никуда идти, а хотелось лечь и спать, спать, спать; какими бессмысленными казались иногда приказы командования, то есть все того же майора Матова, и какими незначительными результаты действий подразделений батальона во имя исполнения этих приказов. Даже находясь впоследствии все время рядом с Матовым, Задонов не мог уловить смысл происходящего, метаний колонны то в одну сторону, то в другую, когда фронт — вот он, рядышком: видны вспышки выстрелов, слышны пулеметные очереди и винтовочная трескотня. Казалось, что кто-то злонамеренный пытается избавиться от этой колонны, но более всего — от писателя Алексея Задонова, иначе зачем бы их заставляли кружить по немецким тылам, теряя людей и немногие пушки, когда один удар навстречу своим — и они за линией фронта.

Но люди делали свое дело и не роптали, и Алексей Петрович, хотя и недоумевал, тоже не роптал и делал то, что делали другие — то есть сам майор Матов, капитан Янский и красноармеец Чертков. Он пообтерся, попривык к движению, сбросил не только лишний жирок, но и совсем не лишний тоже, поджался, ноги уже не так уставали, тело все лучше слушалось его, и Алексей Петрович чувствовал себя не только физически окрепшим, но и помолодевшим, хотя оброс бородой, и в ней, как и в волосах, особенно на висках, густо просыпало изморозью первой седины.

И надо же такому случиться, чтобы при последнем броске к линии фронта шальной снаряд, выпущенный своими же, разорвался в расположении штаба, ранив майора Матова, убив капитана Янского и двоих бойцов из комендантского взвода. Этим же взрывом оглушило и Задонова, и он не видел, как уносили Матова, он помнил только, как Чертков открывал рот, склоняясь над ним окровавленным лицом, а потом тащил его куда-то, и пятки бились о неровности, а удары эти отдавались в голове тупой, изматывающей болью.

Контузия оказалась не слишком тяжелой, и Задонову понадобилось лишь несколько дней полевого госпиталя, чтобы придти в себя окончательно. Он отказался уезжать в тыл, нашел Черткова, уже причисленного к одной из воинских частей, и уговорил члена Военного совета фронта, чтобы Черткова прикомандировали к нему в качестве шофера.

Только в штабе фронта Алексей Петрович узнал от штабных офицеров, какие задачи ставились батальону Матова и другим частям, прорывавшимся из окружения, и какое влияние оказывали боевые действия этих частей на ход Смоленского сражения. Задача была примитивно простой: нарушать тыловые связи, громить штабы, внушать страх и неуверенность в противника — это для окруженцев, а для самой армии — измотать немецкие части непрерывными контратаками, обескровить их, выбить танки, остановить. Или хотя бы задержать на какое-то время, чтобы скопить резервы и поставить их на новую линию обороны за спиной дерущихся с врагом и истекающих кровью армий. Для достижения этой цели бросали в бой все, что удавалось собрать и подтянуть к передовым позициям. И надо согласиться, как это ни горько сознавать, иного выхода у командования в ту пору не было.