Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

— Далеко?

— В пяти минутах езды отсюда.

— И что они делают?

— Движутся по дороге в сторону Лиозно.

— А наших из Двадцать пятого корпуса видел?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, видел. Встретили в лесу довольно много красноармейцев из Сто тридцать четвертой стрелковой дивизии. Движутся беспорядочной толпой в юго-восточном направлении. Товарищ лейтенант спрашивали их, на каком основании идут в тыл и где их командование? А те отвечают, что командование сбежало, бросило их на произвол судьбы. Товарищ лейтенант пробовали их остановить, так они ему пригрозили оружием, кричали, что их предали, что они зазря умирать не хотят. Товарищ лейтенант и другие поехали дальше искать штаб корпуса, а меня послали к вам, чтобы предупредить.

— Карту! — бросил Конев, не оборачиваясь.

Адъютант тут же развернул перед ним довольно подробную карту-трехверстку Витебской области.

— Мы находимся вот здесь, — ткнул он пальцем рядом с кружочком с надписью Сосновка. — Корпус должен занимать исходные позиции в десяти километрах южнее Витебска с опорой на шоссейную и железную дороги Витебск-Орша вот тут и вот тут…

— Должен занимать, — проворчал Конев, забираясь в машину. И приказал сержанту из взвода охраны штаба: — А ты поезжай вперед, будешь показывать дорогу. Да к немцам не заведи.

Колонна свернула направо, дорога стала еще хуже. Вскоре вдалеке послышался грохот бомбежки, беспорядочная стрельба, над головой несколько раз проносились немецкие самолеты. Что там впереди, известно разве что одному богу, а у него не спросишь.

Колонна встала. Снова появился связной мотоцикл. На этот раз в нем находился офицер связи, он сообщил, что дальше проехать нельзя: болото.

— Так какого черта! — взорвался генерал Конев, высовываясь из машины. — Где тот сержант?

— Какой сержант? — удивился офицер.

— Который должен показывать дорогу.

— А-а, сержант Котелков! — обрадовался офицер. — Так он там, в голове колонны. Только он и сам не знает, как проехать к штабу корпуса. Он по этой дороге не ехал. Он по другой ехал. А на ту дорогу не проедешь: там теперь немцы.

И тут к дороге вышло несколько десятков красноармейцев. Увидев машины и танки, они остановились.

— Узнай, кто такие, — велел Конев своему адъютанту.

Тот выскочил из машины, прихватив автомат, рысью подбежал к ближайшим красноармейцам, что-то спросил. Один из красноармейцев стал показывать, другие что-то кричали, размахивая руками.

Адъютант вернулся, доложил:

— Они из Сто шестьдесят второй дивизии. Говорят, что дивизию на марше атаковали двести танков с пехотой, что командование исчезло, что все побежали кто куда, и вот они идут искать своих. Просят взять их под свое командование.

— Среди них есть командир?

— Лейтенант. Ранен в руку.

— Позови сюда.

Адъютант крикнул, от толпы красноармейцев отделились двое. При этом один поддерживал другого.

Перед Коневым предстал совсем молодой лейтенант, бледный, видимо, от потери крови. Отстранив сопровождающего высокого плечистого бойца, приложил руку к фуражке, доложил:

— Командир взвода лейтенант Чернопятов!

— И что — командир взвода? — переспросил Конев, и скуластое лицо его выразило еще большую брезгливость при виде этого расхлестанного лейтенанта, кое-как перевязанного поверх гимнастерки, с ног до головы забрызганного кровью.

— Не могу знать, товарищ генерал, — ответил лейтенант и качнулся.

Его тут же поддержал под руку боец.

— Чего вы не можете знать, лейтенант? Не знаете, куда идете? Ваше место там! — и Конев показал рукой туда, где все еще бухали бомбы и слышалась стрельба.

— Я там был, товарищ генерал, но там немцы, — чуть не плакал лейтенант. — Там танки, товарищ генерал, а у нас ничего нет: ни гранат, ни пушек — ничего.

— А где командование дивизией? Или хотя бы полком? Где артиллерия? Где танки? Где все, черт вас возьми!? — все накалялся и накалялся в крике генерал Конев, понимая, что ничего от этого еле стоящего на ногах лейтенанта он не добьется, что надо что-то делать самому, а что именно — в голову не приходило.

— Я никого не видел, — тихо ответил лейтенант. — Видел поначалу комбата Бугаенко, но потом, когда стали бомбить… Тут меня и ранило…

— Ранило тебя, а этих-то зачем ты потащил с собой в тыл?

— Они сами пошли… Рядом других командиров не оказалось.

И опять лейтенант качнулся и даже глаза прикрыл на мгновение.

Конев махнул рукой, велел разворачиваться и ехать назад, отрядив нескольких штабных офицеров собирать бегущих и вести в Сосновку.

Когда штабная колонна через два часа поднялась на бугор по разбитой дороге, по которой когда-то возили лес, и остановилась на опушке, генерал Конев и все остальные увидели вдалеке разномастные крыши поселка, линию железной дороги, станцию и поднимающиеся над ними дымы. И не было понятно, кто там, в этой Сосновке, немцы или пока еще свои.

Генерал Конев, заложив руки за спину, мерил шагами расстояние между двумя соснами, рядом из машины с радиостанцией доносились голоса радистов, вызывающих то «Фиалку», то «Березу», по дороге в сторону поселка пылило несколько мотоциклов, над головой на большой высоте проплывали немецкие бомбардировщики, слитный гул их моторов придавливал к земле, вдали, куда хватал глаз, по всему горизонту тоже поднимались дымы, кое-где погромыхивала артиллерия, но чья и где, понять было совершенно невозможно, и у генерала Конева возникло такое ощущение, что его все бросили, предали, и не понять, почему ему выпало такое наказание, и что надо делать в данный текущий момент, как потом отчитываться перед тем же Тимошенко.

А ведь он, Конев, все делал правильно. То есть все, что положено делать командующему армией, перед которой стоит задача разгромить противостоящего ей противника. Уж чего-чего, а это-то он в академии проходил. Более того, разжевывали до мельчайших подробностей. И применительно к местности, и проживающему на ней населению, к его отношению к Красной армии, особенно если на чужой территории. И в штабе армии, хотя и в сжатые сроки, хотя без четкого знания о том, что представляет собой противник, то есть куда идет и какими силами, был составлен подробный план наступления, в котором предусматривалось главное: армия захватывает инициативу своими стремительными атакующими действиями, и противник, сколько бы его ни было, вынужден будет защищаться, а все остальное выяснится в процессе боя. И план этот был утвержден в штабе фронта.

Но вот уже третий день, а ничего не выясняется. Более того, подчиненные ему, командующему армией генералу Коневу, корпуса и дивизии с каждым часом как бы теряются в пространстве, не откликаясь на настойчивые призывы телефонистов и радистов. Да и собственный штаб армии будто испарился в результате какого-то стихийного бедствия. В Гражданскую войну такое случалось довольно часто: в штабах сидели бывшие царские офицеры, верить которым было нельзя не только на все сто процентов, но даже на пятьдесят: могли перекинуться к «белым», могли увести за собой отдельные батальоны и даже полки. А тут ведь не «бывшие», а нынешние командиры, выходцы из рабочих и крестьян, и на той стороне враг не только классовый, не только идейный, но и, можно сказать, враг вообще, враг-завоеватель, враг беспощадный не только в отношении Красной армии, но и к русскому народу, к его государству.