Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Матов открыл крышку: на зеленом бархате лежал вороненый револьвер с медной пластиной на рукоятке, на которой было выгравировано: «Полковому доктору капитану А. А. Кострову от сослуживцев с благодарностью. Румынский фронт, 16 апреля 1916 года».

Матов подержал в руках холодную тяжелую сталь, качнул головой.

— Большое спасибо вам, Алексей Александрович, но я не могу принять этого подарка. Оружие у меня есть, а фронт — не то место, где хранят такие реликвии. Потеряю. Но я очень польщен, честное слово, — произнес Матов, возвращая коробку. — Да и как знать, не пригодится ли он вам самому.

— Жаль, но вы, пожалуй, правы, — нисколько не огорчился профессор. И тут же добавил с пафосом: — Но помните, помните, что вы принимаете эстафету от старшего поколения: и враг у нас тот же, и Россия та же, нельзя ее посрамить и отдать немцам на поругание.

— Мы постараемся, — пообещал Матов, растроганный чуть ли ни до слез, вспомнив при этом, что почти такими же словами напутствовал его и все нынешнее поколение престарелый сказитель. А ведь тогда война еще лишь предполагалась.

От проводов Матов отказался решительно, пояснив:

— Мне будет проще одному. И легче.

Старики его поддержали — и Верочка смирилась.

Последние поцелуи, чемоданчик, вещмешок, последний раз прижал к себе с трудом сдерживающую себя жену, попятился, высвобождаясь из ее объятий, вышел за дверь и, не став дожидаться лифта, побежал вниз по ступенькам, а через час пассажирский поезд «Москва-Минск» отстукивал последние часы и минуты уже не мира, но еще для Матова и многих других и не войны.

Поезд остановился в Смоленске. Была глубокая ночь. По вагонам пошли патрули, светя электрическими фонарями, заглядывали в купе, проверяли документы, повторяли усталыми голосами:

— Товарищи, поезд дальше не пойдет. Военнослужащие должны обратиться в комендатуру станции за направлением. Гражданские лица могут вернуться назад этим же поездом.

— Почему дальше не едем? — спросили в соседнем купе командирским басом.

— Дальше бомбят, товарищ полковник, — ответил старший лейтенант, начальник патруля. — Пути разрушены. — И добавил: — Немцы уже в Минске.

— Как в Минске? Этого не может быть!

Но патруль уже шел дальше, и слышалось то же самое:

— Товарищи, поезд дальше не пойдет. Все военнослужащие…

Почти весь день Матов проспал, добирая за бессонную ночь в Москве, и не слыхал ни радио, ни разговоров. Сообщение, что немцы в Минске, с одной стороны, потрясло его, с другой, не очень-то и удивило: он вспомнил прошлогоднюю Большую, как ее называли, оперативно-тактическую игру на картах, проведенную высшим армейским командованием Красной армии, которую потом подробно разбирали у них в академии на кафедре оперативно-тактического искусства. Так вот, по этой игре получалось, что «синие», то есть немцы, и должны были, в случае начала войны, добиться определенных и вполне существенных успехов на первой стадии своего наступления. Здесь учитывались и конфигурация западной границы СССР, и отмобилизованность немецкой армии, и опыт, полученный ею в предыдущих кампаниях, и ее вооруженность. Правда, даже при самых оптимистических прогнозах «синих» они не могли за пять дней выйти к Минску, увязнув в приграничных сражениях где-то на полпути к нему по линии Лида-Слоним-Пинск, а затем, после перегруппировки войск «красных», ударные группировки «синих» отсекались от основных сил и, лишенные снабжения горючим и боеприпасами, окружались и уничтожались.

Выходит, что в игре генералов учитывалось далеко не все, а возможное развитие событий не было предупреждено заблаговременными мерами. А ведь казалось все таким простым и понятным. Даже майору Матову. И другим майорам и капитанам всех академий Красной армии.

«Вторую войну с немцами начинаем почти одним и тем же, — подумал Матов с горечью. — И оба раза к войне не готовы практически по всем параметрам. И когда только научимся?»

Матов спрыгнул с верхней полки.

Внизу собирали вещи муж и жена. Оба ехали, как ясно было из их разговоров, в Барановичи, к родителям. Полная женщина лет тридцати пяти, с гладкими волосами и рыхлым лицом, непрерывно всхлипывала, мужчина, чуть постарше и очень похожий на свою половину, бубнил что-то ободряющее.

Четвертое место, что напротив Матова, освободилось еще раньше.

— Вы думаете, — обратилась женщина к Матову, вытирая мокрое от слез лицо скомканным платочком, — нам уже совсем никак нельзя будет проехать до Барановичей?

Матов с удивлением глянул на нее, ответил:

— Но там же немцы! Вы понимаете это — немцы?

— О господи! — всплеснула женщина руками: видимо, до нее только сейчас дошло, что это такое.

— Гася, ну перестань уже! — увещевал ее муж. — А то товарищ командир могут за нас подумать бог знает что. — И уже к Матову: — Она совсем уже потеряла голову: родители ее там, а у них наши дети. И потом, немцы так плохо относятся к евреям…

— Я понимаю, — сказал Матов. — Возможно, что попасть в Барановичи можно, но я бы вам не советовал туда стремиться, пока не прояснится обстановка. Думаю, что это ненадолго. — Он хотел добавить: месяца на два-три, но что-то удержало его от этого добавления, и лишь потом он понял: собственная неуверенность в том, что этого времени хватит, чтобы повернуть немцев вспять.

— Вы так думаете? — ухватилась за его слова женщина. — Может, нам переждать здесь?

— Я не могу сказать вам ничего определенного, — ответил Матов, уже стоя в дверях купе. — Я сам не в курсе последних событий. Но лучше вам вернуться. А когда все прояснится, можно поехать снова. Желаю вам успеха. — Козырнул и вышел из купе.

На перроне возле вагона стоял полковник авиации: на груди два ордена Боевого Красного Знамени и один Красной Звезды, возле ног два больших чемодана.

Увидев Матова, окликнул его:

— Майор! Не помогли бы вы мне, а? Хотя бы до какой-нибудь гостиницы добраться… Черт знает что! Ни одного носильщика! Все как повзбесились!

— Насчет гостиницы — не уверен, — улыбнулся Матов. — А до комендатуры — пожалуйста.

— А где она, эта комендатура? Вы здесь бывали, майор?

— Нет, не приходилось. Узнаем.

Чемодан оказался тяжелым, точно набитый железом.

Полковник пояснил:

— Там книги, балык, ну и… — щелкнул себя пальцем по горлу. — Думал: приеду на новое место, то да се, знакомство с полком… — Представился: — Полковник Реченский. С Дальфронта. Вернулся из отпуска — на тебе: назначение в ЗапОВО. Командиром полка бомбёров. Семью оставил в Хабаровске. Собрался, поехал, пока ехал — война. Приехал — здрасте вам! И что дальше? Мой полк где-то в районе Луцка. А как туда добираться? И где теперь штаб округа? Или хотя бы дивизии? Черт знает что!