Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

— В прошлом году свой день рождения встречал в Крыму вместе с женой, — говорил Янский, жуя хлеб и таская из котелка пшенную кашу алюминиевой ложкой. — О войне не думали. Я думал об академии, жена о будущем прибавлении семейства. Семейство прибавилось: сын родился, а с академией — ку-ку! — И хохотнул, будто только сейчас догадался, что кто-то сыграл с ним злую шутку, в которую трудно поверить, облизал ложку и сунул ее в командирскую полевую сумку. — Даже выпить за собственное долголетие — и то не получается. Зато приобрету боевой опыт, в академии учиться легче будет.

Матов слушал Янского, но до него с трудом доходили его слова: все эти дни он практически не спал, подгонял людей, заставляя работать в три смены, боясь, что события застанут его батальон неподготовленным к бою. Шутка ли сказать: немцы за шесть дней прошли более трехсот километров и продолжают двигаться на восток почти с той же скоростью. Если так будет продолжаться и дальше, то на Днепре их надо ожидать со дня на день… Неужели это такая мощь, которую нельзя остановить? — недоумевал про себя Матов. Этого не может быть. Разве что нечем пока останавливать. А дальше полный мрак и неизвестность: если с востока вовремя подойдут подкрепления, если командование фронта сумеет наладить оборону, если будет достаточно артиллерии, танков, но важнее всего — авиации, которая, по слухам, очень пострадала в первую же ночь немецкого вторжения. Слишком много если, чтобы быть уверенным, что все это появится, как по мановению волшебной палочки, с завтра на послезавтра. Даже во время войны с финнами, которые, между прочим, и не помышляли о наступлении, потребовался месяц, чтобы подтянуть резервы, тяжелую артиллерию, авиацию, одеть и обуть войска в зимнее обмундирование, обучить их взламывать долговременную оборону, — только тогда дело сдвинулось с мертвой точки и «линия Маннергейма» была прорвана за несколько дней. Трудно рассчитывать, чтобы в нынешнем положении армия смогла организоваться для обороны быстрее. А если учесть пространство и масштабы, низкую пропускную способность наших железных дорог, недостаток автотранспорта, то о наступлении пока и говорить нечего. Разве что об активной обороне.

Но Матов не поведал своему начальнику штаба о своих сомнениях, которые — увы — ни к чему не ведут. Теперь у каждого одна задача — драться на том рубеже, где тебя поставили. И ни в чем не сомневаться. Вот только о соседях слева и справа пока ничего не слышно…

По деревянным ступенькам, ведущим в землянку, торопливо затопало, откинулся брезентовый полог, и на пороге возникла невысокая, но плотная фигура человека в командирской фуражке, со скаткой через плечо и вещевым мешком. Человек остановился, спросил:

— Могу я видеть командира батальона майора Матова?

— Можете, — сказал Матов.

— Простите, но я ничего не вижу со света. Разрешите представиться: старший политрук Матвеичев. Прислан на должность замкомбата по политической работе.

— Входите, товарищ политрук, — произнес Матов, вставая из-за стола. — Давно вас ждем. Еще позавчера грозились прислать.

Матвеичев подошел к столу, протянул документы, но оправдываться за чьи-то обещания не стал, — и это понравилось Матову. Взяв документы, он прочитал их, приблизив голову к фонарю, висящему под низким потолком, затем вернул документы политруку, пожал ему руку, представил Янского.

— Мы тут ужинаем с начштаба. Присоединяйтесь.

— С удовольствием. С утра практически ничего не ел.

— Рассказывайте, что нового, — велел Матов, пододвигая политруку котелок с кашей, припасенный для старшего лейтенанта Крупова, который еще в полдень уехал верхом проверить взвод, выдвинутый на правый берег Днепра. От взвода второй день не поступало никаких донесений, и это очень беспокоило Матова.

— Что нового? — переспросил Матвеичев, снимая с котелка крышку и оглядывая стол в поисках ложки. Взяв ложку из рук Матова, продолжил: — У нас новый командующий фронтом — маршал Тимошенко. Вместо генерала армии Павлова. Товарища Сталина назначили Председателем Государственного комитета обороны. Создан такой орган, который осуществляет теперь всю военную и гражданскую власть. Ну и… немцы взяли Витебск, Бобруйск и Борисов. Рвутся к Днепру. Тяжелые бои на Северо-Западном фронте. Там они тоже продвинулись далеко. Нами оставлены Вильнюс, Даугавпилс. Тяжелые бои и на юге. Немцы на подходе к Киеву. Я привез газеты. Правда, все они за третье число. Зато в них выступление товарища Сталина по радио.

— Выступление мы слыхали, — заметил Янский. — Но далеко не все. Однако политбеседы с бойцами по существу речи товарища Сталина провели…

— У вас есть рация? — удивился Матвеичев.

— Нет, рации мы не имеем. Наши связисты подсоединились к гражданской радиотрансляционной линии, которая идет в соседний колхоз. Там же разжились четырьмя тарелками. В общем и целом мы в курсе событий, но что делается на нашем участке фронта, никакой информации. Что слышно по этому поводу в Копыси? Подкрепления подбрасывают? Ничего не слыхали о противотанковой артиллерии? Нам обещали батарею, но до сих пор нет.

— Подкрепления подбрасывают, но небольшими партиями. Все силы сейчас направляются, как я понимаю, к Орше и Могилеву. Прибыл только один пехотный полк да гаубичный дивизион двухбатарейного состава. К вам обещают завтра прислать корректировщика от этого дивизиона. Так, на всякий случай. А противотанковая батарея, как мне сказали в штабе укрепрайона, будет у вас… простите, у нас… будет у нас завтра к вечеру. Однако в политотделе не думают, что немцы пойдут в нашу сторону. Там считают, что для них важнее Орша, как крупный железнодорожный узел и прямой путь на Смоленск.

Матов потер лицо обеими ладонями, прогоняя сон. Слушая политрука, почему-то вспомнил выпускной вечер в Кремле, речь Сталина на этом вечере, его спокойный и слегка глуховатый голос. Как вслушивались тогда в каждое его слово, какое значение придавали этим в общем-то обыкновенным словам! Какая непоколебимая уверенность звучала в них! И как давно это было… А немцы вряд ли попрут на Оршу и Могилев в лоб, понимая, что их будут защищать из последних сил. Они и в Минск, по слухам, вошли только тогда, когда из него вышли наши войска, опасаясь окружения. И все-таки их окружили…

— Вот что, товарищи дорогие. Я что-то совсем не в форме. Надо выспаться. Начальника штаба оставляю за себя. Познакомь товарища политрука с батальоном. Раздайте газеты. Если не случится ничего неожиданного, меня до утра не будите.

— Как говаривали в старые времена: по тревоге не будить, при пожаре выносить первым? — хохотнул Янский.

— Вот именно.

Матов проснулся рано. Натянул сапоги, взял полотенце, пошел к реке умываться. Над водой висело тонкое покрывало тумана. Солнце, красное и огромное, как перезревший астраханский арбуз, всплывало за спиной из-за притуманенной гряды леса. Тишина стояла оглушающая. Лишь доносилось далекое кукование, похожее на весеннюю капель, да в суглинке над окопами, шурша травой и опавшими листьями, возились дрозды.