Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Из кустов ивняка, сгрудившихся у самой воды и будто плывущих на одеяле тумана, Матова негромко окликнул отсыревший голос:

— Стой, кто идет?

— Майор Матов, — ответил Матов.

— Пароль?

— Криница. Отзыв?

— Москва. Проходите, товарищ майор. Умываться?

— Умываться, — ответил Матов. Спросил: — Как ночь прошла?

— Нормально, товарищ майор. Все тихо. Только вот недавно какой-то шум на той стороне прорезался. А сейчас вроде опять стихло.

— Как давно было это ваше недавно?

— Да, почитай, с час назад, — ответил все тот же слегка хрипловатый голос.

Матов сместился чуть левее от переправы, где было поглубже и где, он знал, не стояли мины, разделся, вошел в воду по грудь, поплыл. Вода была прохладной, хорошо освежала сомлевшее после сна тело. Зарядку бы сделать, да куда там!

«Шум прорезался, — повторил он слова дозорного. — Что может шуметь на той стороне? Возвращается взвод лейтенанта-милиционера? Как же его фамилия? Вот ведь штука: забыл! К тому же, там Крупов. Если что и случилось, должны предупредить. И все-таки надо будет послать на ту сторону разведчиков: пусть посмотрят и выяснят, что за шум. И вообще, пора там выставить усиленные дозоры. Или даже засады. И еще: надо проехаться на фланги, посмотреть, что там и как».

На песчаной косе, образовавшейся за последние жаркие, сухие дни, он спугнул ночевавших здесь диких уток. Стая всполошилась и, шумно поднявшись в воздух, растворилась в тумане. Серая цапля отлетела метров на пятьдесят, снова опустилась и, как ни в чем ни бывало, продолжала медленно вышагивать по мелководью, высматривая рыбу. На стремнине всплыло что-то большое, ударило хвостом — гулкий плеск воды прокатился над затуманенной поверхностью реки. На противоположном берегу возникли странные звуки, производимые чем-то большим и непонятным. Через какое-то время звуки упорядочились, и Матов разобрал в них идущее к воде стадо: мычание коров, блеяние овец, щелканье пастушьих кнутов, лай собак. Вот стадо показалось на спуске к реке, вот с шумом вошло в воду, остановилось: коровы пили воду. Затем в тумане задвигались тени, затарахтела подвода, человек в брезентовом плаще стоял на подводе, правил на приткнувшийся к тому берегу паром.

Матов бросился в воду, поплыл назад.

— Стой, кто идет? — раздался крик из тех же кустов. — Стой, стрелять будем!

— Не стреляйте, браты! Свои! Тикаем вид нимця!

«Черт, там же мины!» — с ужасом подумал Матов, поспешно одеваясь.

Он велел секрету остановить стадо, взбежал на берег, поднял в ружье караульный взвод, поставил в две цепи на мелководье, велев направлять стадо в узкое не заминированное пространство, отмеченное вешками, а дальше гнать стадо вдоль реки между берегом и окопами вверх по течению.

Телега въехала на паром, туда же загоняли овец. К берегу подъезжали новые телеги. Коровы и лошади медленно входили в воду, подгоняемые пастухами, брели, вспенивая воду. Паром двигался несколько правее, где было поглубже, наконец пристал к этому берегу, телега поднялась к окопам, с нее соскочил высокий мужчина в полотняном картузе и брезентовом плаще. На передке сидела молодая женщина, вровень с бортами тесно стояли ягнята и блеяли жалобными, пронзительными голосами.

— Откуда вы? — спросил Матов.

— С Позадруття, товарищ командир. С колгоспу «Ленинский шлях». А я есть голова цяго колгоспу Максим Илляшевич. Вот мои документы. Со мной двадцать человек: скотники, доярки, их диты. Нимец, кажуть, вже у Березено. Завтра здесь буде.

— Не может быть, — не поверил Матов.

— Та як же не могет быть, колы вин вже взяв Толочи и до Могилева пидходить.

— Откуда у вас такие сведения?

— Так люди бегуть видтеля, ось вони и кажуть. Страшенные дела робятся — лютует нимець. Усих бье. Жидив — так пид корень. Дитый, жонок — усих пидряд. Уси идуть через Копысь: мост тамо. А мы тутотка. Пропустите, чи ни?

— Пропустим… Конечно, пропустим! Только пройдите вдоль берега, минуя позиции. В километре отсюда свернете направо: там дорога на Оршу. Но вам лучше идти на Красный.

— Ни, мы пидемо до мисця Горки, а потим куды скажуть, — успокоил Матова председатель колгоспу. Затем предложил: — А вы не возьмите у нас несколько коров и овець? Дюже ноги посбивали. Не дойдуть до миста.

— Возьмем. И расписку напишем.

— О це добре, товарищ командир. О це добре.

Стадо, мыча и блея, повернуло налево, не доходя метров тридцати до окопов, потянулось вверх по течению Днепра. Паром доставлял новые подводы, в основном с женщинами и детьми. На приречном песке остались четыре буренки и больше дюжины овец, окруженные красноармейцами. Овцы блеяли, коровы оглашали окрестности призывным мычанием. Возле них гомонили повара с батальонных кухонь и добровольные помощники. С реки неслись голоса купающихся красноармейцев. Ротные дневальные под приглядом старшин тащили термоса с кашей и чаем, корзинки с хлебом.

«Немцы подходят к Могилеву и Орше, — с тревогой думал Матов, шагая к своей землянке. — Следовательно, у нас в распоряжении не больше одного дня на учения и окончательную отработку возможных вариантов оборонительных боев…»

В землянке его ожидал старший лейтенант Крупов.

— Нет, была бы моя воля, — возмущался Крупов, — я бы этого Загорулько расстрелял на месте. Это надо же: его послали с заданием, а он распустил людей по хатам, те пьянствуют беспросыпно, пристают к местным женщинам… колхозники возмущены, собираются жаловаться в районные партийные органы. Я узнал, что лейтенант Загорулько известен здесь как очень нечистый на руку человек. У него, между прочим, строгий партийный выговор за превышение власти и еще за что-то. Кажется, за моральное разложение. Он служил в этих краях участковым инспектором, потом его перевели в Копысь с понижением в звании и должности. Я приказал Загорулько от вашего имени сегодня же прибыть в расположение батальона вместе со всем взводом. Не позднее шести часов вечера. Договорился там с местными активистами, что они будут следить за дорогой и предупредят нас на случай появления немцев. Часть колхозников уже ушла в лес, колхозную скотину разобрали по дворам, большую часть отправили на восток вместе с другим стадом. Вы их, наверное, видели.

— Видели. Что касается взводного Загорулько, так это мое упущение, — признался Матов. — Не выяснил, что за человек этот лейтенант. Прельстило меня его знание местности и внешняя солидность.

— Да, вид у него ангельский, а видели бы вы его там — совсем другой человек: этакий, простите за выражение, хам и самодур.

Взвод вернулся даже раньше — часа в три, но без своего командира и еще нескольких красноармейцев. Привел взвод помкомвзвода сержант Бахматов. Двадцать три человека стояли, понурив головы, перед строем батальона, ожидали решения командования. У ног их лежали винтовки и поясные ремни с патронташами.